Эти слова корреспондент первого общенационального телеканала Михаил Акинченко никогда не говорил в эфире. Война — а только в этом году общий срок чеченских командировок Михаила превысил два месяца — предполагает наличие цензуры. Далеко не всегда разрешено говорить о том, что на самом деле видел и знаешь. Да и стоит ли? Для настоящего репортера принцип «не навреди» порой становится главным в профессиональной деятельности. Однако корреспондент «Вашего ОРЕОЛА» на правах старого знакомого беседовал с Михаилом о войне откровенно, без обиняков.
— Михаил, ты когда вернулся?
— Вернулся двадцатого сентября. Пробыл в Чечне около месяца. Сделал для новостей и программы «Время» пятнадцать сюжетов плюс прямые включения — даже не помню, сколько их было.
— Слушай, я регулярно смотрю новости центральных каналов, и первого в том числе. Но тебя видел не так часто.
— Мне об этом в Омске все говорят, прежде всего родители. Они-то всегда отслеживают меня в эфире. А дело все в разнице во времени. Мои сюжеты редакция старается ставить в основной выпуск новостей, который по Москве выходит в двадцать один час. В Омске уже ночь, а вечером по «Орбите» идет выпуск, собранный раньше. Естественно, туда попадает не все.
— Понятно. Скажи, а что тебе больше всего запомнилось из последнем командировки?
— Наверное, постоянный цейтнот. Из Москвы звонят и говорят: «Миша, нужно то. Миша, сними это». А «то» и «это» находится иногда в сотнях километров друг от друга. Передвигаться же по Чечне ой как непросто! Даже в пределах Грозного. Нам официально запретили делать это без вооруженной охраны, но если ждать, когда федералы сподобятся ее выделить, то никуда не успеешь и ничего не снимешь. Приходится брать такси, но тогда возникает проблема на многочисленных блокпостах. Ни от кого не слышал, чтобы на них задержали боевика или машину с оружием, зато к нам — допрос с пристрастием; «А куда едете? А зачем? А что это за аккредитация такая?». И приходится объясняться, порой очень долго. На постах стоят иногда солдаты не просто пьяные -невменяемые. Командование ведет борьбу с пьянством, столь же постоянную, сколь и безрезультатную. Лично я видел единственный блокпост, на котором действует абсолютный сухой закон. Стоит он в самом центре Грозного, на площади Минутка, и держат его между прочим, омские омоновцы
— Приятно слышать. А где берут выпивку нищие российские солдаты?
— Ну, не такие они нищие. Даже срочник получает в Чечне повышенную зарплату — около двух тысяч рублей в месяц. На «паленую» местную водку хватает. Контрактники же получают много больше. А купить спиртное и вовсе не проблема. В Грозном работают многочисленные кафе и мини-рынки. Цены на них вполне сопоставимы с омскими. Банка «Сибирской короны», например, также стоит пятнадцать рублей. Но есть и отличия — на каждом рынке продается военная форма, и наша, и натовская. Вообще вся Чечня одета в камуфляж. Попробуй разгляди за этой пятнистостью признаки восстановления мирной жизни, как этого требовало от меня московское начальство.
— А эти признаки вообще есть?
— Это как посмотреть. С одной стороны, в Грозном помимо бойкой торговли начали открываться школы, бани, даже салоны красоты. С другой, город выглядит полностью разбитым. И еще. Начинаешь разговаривать с работницами этих «признаков мирной жизни», а в основном это именно женщины, и первым делом они начинают кричать в камеру: «Убирайте из нашей Ичкерии свои войска!», «Отпустите из ваших тюрем наших мальчиков!», «Путин — убийца!». И так всегда и везде, не только на митингах. В общем, с чеченскими женщинами очень трудно общаться, с нами они ведут себя крикливо, даже агрессивно. Складывается такое впечатление, что все они выкрикивают одну и ту же хорошо вызубренную речевку. На этом фоне меня просто потрясла встреча с русской старушкой, интервью с которой мы записывали во временном лагере для пострадавших от наводнения на Сунже. Муж у нее умер от голода еще во время так называемой первой чеченской кампании, тогда же «бородачами» были убиты двое сыновей. Вот сидит она одна в выделенном ей вагончике на голой панцирной сетке кровати, ничего ни от кого не требует, просто рассказывает нам о своей жизни. И тут врывается толпа чеченок «Ага, вы, русские, только с русскими интервью берете, на наши проблемы вам плевать! Требуем, чтобы вы рассказали по телевизору, что нам одеял не на всех хватило, хлеба мало привозят», Ну и дальше: «убирайте войска» и все такое. Я впервые чуть сам не сорвался на крик. Интервью мы тогда все-таки дописали, материал вышел в эфир. А старушке отдали все деньги, которые нашлись в карманах у меня и оператора.
— С чеченскими мужчинами что, проще разговаривать?
— Если не нарвешься на крик: «Алла уакбар!» и пулю в живот (смеется). Да нет, на самом деле все не так страшно. Пособников боевиков в городе действительно полно, все это знают. Ни один русский солдат или милиционер, например, даже днем не сунется на Центральный рынок Грозного, разве что во время проведения спецоперации. Да и мы не самоубийцы. Общаемся в основном с людьми из районных комендатур, администрации Ахмада Кадырова и теми, кто эту администрацию поддерживает. Правда, от боевиков они мало чем отличаются, ведь тот же Кадыров не так давно и сам воевал против федеральных сил. Затем поссорился с Масхадовым, и в Чечне сложилось противостояние двух больших тейпов {или кланов). Кадыров заполучил поддержку Москвы. Впрочем, в своем родовом селе Центорой он по-прежнему содержит казармы собственной армии. Она хоть и небольшая — около четырех с половиной тысяч человек, но хорошо подготовленная и оснащенная. Все люди вооружены до зубов, одеты в форму американских спецназовцев. С федералами у этих вояк не мир, скорее, перемирие, но наших это пока устраивает. Кстати, сам Кадыров не раз открыто заявлял, что существование в Чечне обычая кровной мести чуть ли не единственное условие стабильности на этой земле.
— Да, круто. Но, может, не все так считают? Наверняка там есть нормальные интеллигентные люди, которые хотят жить в современном мире, а не при феодализме.
— Я могу говорить только о том, что сам видел и слышал. Пока и Грозный, да и воя Чечня живет только за счет того, что одни поддерживают боевиков, получай от них работу и деньги, другие поддерживают федералов и тоже получают от них работу и деньги. Других возможностей заработать там нет. А значит, почти все заинтересованы в продолжении войны. Ну а насчет интеллигентности… Ехали мы как-то с одним таким таксистом. Он всю дорогу наизусть цитировал нам отрывки из записок генерала Ермолова, которые он сделал о характере чеченцев еще во время кавказской войны позапрошлого века. И вдруг этот начитанный интеллигент дает свой комментарий: «Все, кто живет на чеченской равнине, — это генетический сброд. Настоящие чеченцы живут только в юрах, там место настоящему джигиту. У него должен быть большой дом, много коней, много жен, много детей и много русских рабов».
— Это почище кадыровского высказывания будет. После такого, наверное, не захочешь ехать в Чечню в очередную командировку?
— А что делать, у меня работа такая, и она мне нравится. Хочу еще снять сюжет «о старинном кафкасском обычае похищения невесты». Мне мои новые чеченские знакомые вроде как пообещали это устроить.