Да кто же ему такую длинную (и дорогущую!) командировку дал?
КОНВЕРТИРУЕМАЯ ВАЛЮТА — ЖИЗНЬ, СУДЬБА
А случилось вот что: началась перестройка — и в Омск на конгресс соотечественников приехала из Парижа 75-летняя Ирина Владимировна Зеленская — из знаменитой династии купцов и промышленников Морозовых. Пообщалась с Селюком, прониклась: да, этот человек искренне интересуется настоящей историей России… И пригласила его в Париж, да не просто в турпоездку, а в свою квартиру, выделила ему комнату и диван, на котором, приходя в гости, любил отдохнуть писатель Виктор Платонович Некрасов, автор знаменитой в свое время повести «В окопах Сталинграда».
Ирина Владимировна познакомила сибиряка со многими эмигрантскими семьями. Узнав о причине его приезда, новые знакомые стали дарить Селюку какие-то предметы старого российского быта — для музея. Неужели им было не жалко расставаться с ними, ведь те милые мелочи столько лет согревали их сердца воспоминаниями о России? Что делать? Новые поколения уже давно живут своей жизнью… и приходится отправлять «воспоминания» на чердак…
— В тот раз я набрал 180 килограммов разных экспонатов, — вспоминает Владимир Иванович. — И вот, представь, отправился я в аэропорт, чтобы лететь в Омск. Денег у меня нет, чтобы носильщиков нанять. И все эти килограммы я тащил на себе. Как? У меня было четыре пакета весом от 50 до 60 кг. И вот я их, под любопытными взглядами парижан, перетаскивал постепенно пятиметровыми отрезками. Но, к слову, я был готов ко многим неудобствам: ведь я ехал в Париж не туристом, а рабочим-поисковиком. А как вообще сибиряк в Париже выкручивался с деньгами? Ну ладно, крыша над головой и диван были бесплатными. Но ведь приходилось книги покупать и какие-то редкостные вещи на «барахолках». Практически никогда я не видел Селюка смущенным, обычно он в «атаке». А вот денежным вопросом он смущен, вижу, старается выбрать шуточный тон:
— Да, русские парижане понимали, что мне нужны деньги. Но предлагать гостю франки… не принято. И тогда они деликатно просили меня о помощи в ремонте старинной мебели. И я охотно брался за это, благо что в Рижском художественном училище я получил специальность реставратора. И тогда мне выдавали «зарплату». И еще я занимался ремонтом квартир, только боюсь, что ремонт затевался специально для меня, чтобы тактично помочь мне деньгами. — Селюк редко смеется, но на этот раз он позволяет себе эту роскошь. Но были и грустные ситуации. Несколько раз приглашала Селюка Софья Николаевна Григорьева, дочь морского офицера, который был близок к царю Николаю II. После революции часть российского флота ушла из Черного моря; моряки осели в Марселе, их потомки собрали массу документов о бурном времени «смуты» — так называют эмигранты революцию. Время сделало Софью Николаевну хозяйкой этих богатств, и она готова была их передать омскому музею. Но не нашел Селюк денег на поездку в Марсель, а потом и Софьи Николаевны, увы, не стало… Так что приходилось Владимиру Ивановичу расплачиваться не только заработанными франками, но и сердечными болями об упущенных возможностях.
АРХИВ БЕЛОЙ ГВАРДИИ — ОМСКУ?
Летом 1998 года в Омск на открытие выставки «Парижские находки», прибыла Ирина Владимировна Зеленская. У нее не было никаких верительных грамот, однако она встретилась с руководством города и области. Ее визит означал одно: «эмигрантский Париж» стал переживать за этого чудака Селюка, который — как ни странно! — оказался способным совершить невозможное. И не случайно крестным отцом Владимира Ивановича стал старейший церковный староста русской эмиграции в Париже Андрей Дмитриевич Шмеман. Он — выпускник Версальского кадетского корпуса имени императора Николая II, председатель российских кадетских объединений и создатель единственного (!) кадетского музея. И разумеется, все экспонаты, рассказывающие об Омском кадетском корпусе, подарены Селюку его крестным отцом.
Кстати, на действующей — юбилейной — выставке Селюка впервые демонстрируется уникальный знак участника корниловского «Ледового похода». Белая гвардия принципиально не имела наград за братоубийственную войну, в основном награждали лишь памятными знаками. Впервые на выставке Селюка демонстрируется номерное кольцо «Галиполи». Такими кольцами были как бы награждены те, кто эмигрировал из врангелевского Крыма в Турцию. Россияне целый год прожили на острове Галиполи, там от занимались военной подготовкой построили для детей школы. Все OHI надеялись вернуться на Родину…
— Нынче перед отъездом из Парижа я пришел к своему крестному отцу в храм Знамения Божьей Матери, продолжает Владимир Иванович. Я в ней бывал множество раз, здесь и крестился… Но вдруг впервые обратил внимание на люк в потолке. Поинтересовался, что там? Андрею Дмитриевичу — уже 82 года. Он лет 20 не бывал на церковном чердаке. Я поднялся в этот тайник в одиночку. Он завален бесценными богатствами: дореволюционными книгами, документами, фотографиями, гравюрами, воспоминаниями участников Белого движения. А мой крестный неожиданно сказал: «Это архив ревнителей памяти императора Николая II. Архив должен принадлежать России. Если будет гарантия, что это уникальное собрание не будет разъединено, — пожалуйста, берите и делайте из него отдел Музея эмиграции».
Да, наш земляк не терял времени в Париже. Там он подружился с Борисом Лосским, сыном русского философа Николая Лосского, автором знаменитого исследования «Характер русского народа». Встречался с писателем Владимиром Максимовым, написавшим роман о Колчаке. На вечере «русской елки» сибиряка знакомили с потомками знаменитых российских семейств — Трубецкими, Мусиными, Пушкиными, Татищевыми, Оболенскими…
ВНУК КОЛЧАКА НЕ ЖАЖДЕТ СЕНСАЦИЙ
— Почему до сих пор я не встретился с внуком адмирала — Александром Колчаком-младшим? — наконец-то Селюк возвращается к началу разговора. — Александр Ростиславович всю жизнь прослужил инженером, сейчас уже на пенсии. Он вообще ни с кем не встречается — не хочет, чтобы на памяти его деда лепили сенсации. Но я все-таки встретился с двоюродной сестрой Александра — Сандрой Либис. Эта веселая, разговорчивая женщина легко вошла в беседу, объяснила, что у нее «с Сашкой», то бишь, с Александром Ростиславовичем, «деды были адмиралами»: «Мы с Сашкой — морские люди». А потом, перейдя на бытовой тон, продолжила, как бы извиняясь: «Ну не хочет младший Колчак волновать себя событиями почти вековой давности: не тот у него темперамент».
— Владимир Иванович, два слова о твоих творческих планах…
— Спасибо за комплимент. Собирательство — это, конечно, творчество… Фактическое, завораживающее, бесконечное… О крыше над головой говорить не буду — о ней даже Джордж Сорос знает. Будет крыша — и планы будут более интересными, даже дерзкими. Например, парижская тема эмиграции «первой волны», без сомнения, дополнится современной эмиграцией из России. Это очень тревожная проблема — и наш музей своими средствами ввяжется в эту ситуацию. А такое резкое расслоение общества на богатых и бедных — разве это не философская музейная тема?! А вот и рядовые задумки. Мне, например, очень хочется сделать выставку пуговиц — у меня их целый мешок: золотые и костяные, алюминиевые, деревянные, размером с бусинку и с блюдце. Это будет настоящий театр пуговиц. Вот и проговорился: при музеях должны создаваться своеобразные театры, скажем, для показа истории… стакана. Какой это будет захватывающий спектакль! Мечтаю я и о создании туристского бюро при будущем музее с экскурсиями по Омску и Парижу. И это еще не все…