В сокращении сроков обучения, предусмотренном реформой, чиновники видят, как минимум, способ сэкономить бюджетные средства. В числе самих преподавателей много противников реформы. Союзников, готовых принять все безоговорочно, почти нет. «Вряд ли это улучшит качество образования»,- считают одни. «Как бы не стало хуже», — говорят другие, памятуя неудачные реформы в остальных сферах.
«АиФ в Омске» решил поинтересоваться, что думают по поводу неизбежного нововведения представители городских вузов.
Николай Мисюров, декан филологического факультета ОмГУ им. Ф. М. Достоевского:
— Чем лично мне не нравится Болонское соглашение? Запад относится к нам потребительски. Мы для них — источник очень хорошо подготовленных кадров. Россию «пристегнули» к этому соглашению, зная, что уровень жизни у нас гораздо ниже, чем в Европе. Предполагается, что нашему студенту будут даваться гранты на образование, в том числе и западными вузами. И если это положение действительно начнет работать, то дети из малообеспеченных семей должны ринуться в европейские вузы. Но поступить в какой-нибудь швейцарский университет после омского можно, только проучившись здесь, как минимум, три года. И хорошо бы еще получить бакалавра. Выходит, западный вуз приобретает готового специалиста, который обучен дядей, да еще и за дядины деньги. Кроме того, смущает список специальностей, зафиксированных в соглашении. Никакой филологии там, к примеру, нет. И меня, как декана, интересует вопрос, что будет с моим факультетом. Болонское соглашение, безусловно, — движение вперед. Но на каждый плюс можно найти свои минусы. Работодатели считают, что бакалавр — это «недоспециалист». Они готовы брать выпускников колледжей, в которых, назовем вещи своими именами, готовят бог знает каких юристов, экономистов. Еще неизвестно, что лучше — плохой бакалавр или «недоделанный» выпускник со средне-специальным образованием. Что дальше ждет бакалавра? Он может получить свой диплом и уехать восвояси или пойти получать степень магистра. В западной образовательной системе нет понятия «аспирантура». И я думаю, что двухгодичная магистратура фактически превратится в соответствующий институт, который будет готовить к научной деятельности и «додавать» знания, недополученные из-за сокращения сроков обучения с введением бакалавриата.
Надежда Чекалева, проректор по учебной работе ОмГПУ:
— Мы еще в 1993 году ввели в вузе подготовку бакалавров и магистров. И если Россия пожелала сегодня вписаться в единое образовательное пространство, нужно предпринимать соответствующие шаги. Мы, педагоги, привыкли, что чем больше учим, тем лучше. Но сегодня мы перестали быть единственным источником информации для студентов. Поэтому наша задача — научить их грамотно пользоваться этими источниками и применять знания на практике. Насколько я знаю, новшество не должно коснуться некоторых специальностей, например, медицинских и инженерных, и сокращения сроков обучения здесь не будет. Говорят также о том, что уменьшится число бюджетных мест. Но это связано не столько с введением двухуровневой системы, сколько с демографической ситуацией. Сегодня абитуриенты — это поколение 90-х, когда рождаемость была низкой. Нельзя, чтобы в вуз поступали все, кто хочет. Должен быть конкурс. Поэтому и встал вопрос о сокращении «бюджетников».
Анатолий Косых, проректор по научной работе ОмГТУ:
— Реформы надо проводить тогда, когда на это имеется достаточно средств. А когда ресурсов нет, сделать хорошо практически невозможно. В Союзе за 50 с лишним лет создалась отличная система образования, и наши специалисты получали подготовку не хуже европейской. Сегодня бакалавры в России — это какие-то непонятные существа, и если, допустим, инженер что-то представляет собой и действительно знает свое дело, диплом не важен. А от экономии каких-нибудь нескольких миллиардов под предлогом «идем в Европу» я реальной выгоды не просматриваю. Мы все стремимся делать, как «у них». Зачем нам интегрироваться с Западом? Чтобы терять свои же кадры? Вместо этого лучше думать о том, чтобы нашим выпускникам здесь было хорошо.