«Ворованый воздух»
Первый в новейшей истории СССР многотысячный митинг возник из воздуха того времени. О месте и времени этого митинга молчали газеты, радио и ТВ. Власть сделала все, чтобы отвлечь от него население: по всему городу в день его проведения прошли внеочередные гулянья и ярмарки с широкой распродажей всего, что было тогда в дефиците, включая спиртное, с которым велась еще в ту пору борьба. Студенты были отправлены на преждевременную прополку, школьники — в турпоходы и спортлагеря. Работников госпредприятий (а других тогда не было) начальство предупреждало: не ходите туда.
Однако 29-го мая 1988 года на омском стадионе «Динамо» собралось 10 тысяч человек, как сообщила через два дня газета «Правда», а мне кажется, больше: трибуны были заполнены полностью, а люди все шли и шли, образуя вокруг газона, где был установлен микрофон, живое кольцо. Такой массовой акции против партии власти, пожалуй, в СССР еще не было. 8 -го июня аналогичный митинг прошел в Ярославле, 22 — го — в Куйбышеве, 23 — го — Томске (5 тысяч человек), далее — везде…
Возник первый многотысячный митинг в Советском Союзе из ничего. Точнее — из никого, что возможно, унизит историю демократического движения, но дело было так: сидели два раздолбая, фотограф Дима Галушко и я, в его лаборатории, подвале облагропрома, и пили чай цвета просветленной мочи (сорта других цветов продавались только в столице). И вот она мне ударила в голову. «А что, если организовать митинг? — спросил я его — В поддержку перестройки».
Вызывала наш гнев перепечатка в областной партийной газете статьи Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Кто младше нас лет на 10, могут не помнить ее, а еще более молодые — не знать. Суть ее, если коротко, сводилась к тому, что СССР — великая наша держава, вожди ее и создатели — не менее велики. И самый великий — Сталин, он был лучшим в мире менеджером, в смысле — руководителем, что признавали даже враги (руки по швам перед ним держали Черчилль и Рузвельт). Создание такой великой страны само собой не могло обойтись без жертв, но их число сильно преувеличено космополитами — демократами.
Перечитайте статью в интернете и убедитесь — актуальна она и сейчас: в новом учебнике новейшей истории — та же трактовка ее, но без лишнего пафоса. Ибо идея патриотизма, как одухотворенного рабства, жива и большинством наших сограждан воспринимаема.
Перепечатала статью из «Советской России» партийная пресса пяти областей, включая и Омскую. Еще возмутило нас, как в ней прошли выборы делегатов на 19-ю партконференцию. Хотя мы с Димой были даже — не комсомольцы. Но партия эта правила всей страной, и в том числе нами. Ее «авангардная» роль сменилась в то время на «руководящую» (а, может, наоборот — точно уже не помню). И ждали этого партийного форума все, особенно беспартийные. Все понимали: вопрос там будет решаться один — о личной свободе каждого. Мы искали ее между строк речей Горбачева, вчитываясь в каждое слово, ожидая — где просквозит «ворованый воздух», как сказал бы О.Мандельштам. И в одном из выступлений генсека проскользнуло, что на эту партконференцию делегаты должны не назначаться, а избираться — с обсуждением их кандидатур в коллективах, а не только на партсобраниях.
В Омской области фамилии кандидатов появились в газетах 12-го мая. Во второй половине того же дня весь их список был утвержден, разумеется, обкомом КПСС: 19 из 37 делегатов — работники партийного и советского аппаратов, 17 — рабочие и колхозники, 1- представитель интеллигенции (педагог).
В общем мы с Димой решили: устраивать митинг. Признаюсь, от его решительности стало не по себе, но давать обратный ход было поздно. Пришли с этой идеей в молодежное литобъединение. Собирались там преимущественно неприкаянные люди, как мы: технари с литературным уклоном. Тут же был образован оргкомитет. Кроме нас, вошли в него Марина Улыбышева, Алексей Декельбаум, Александр Лизунов, и Володя, мой старший брат. Сочинили листовку с эпиграфом из драматурга А.Гельмана, автора популярных в то время пьес «Премия», «Мы, ниже подписавшиеся» и других: «Знай, товарищ, если перестройка провалится, виноваты в этом будут ее сторонники». Тему митинга определили так: «Перестройка в Омской области: кто ей мешает?». Долго спорили, «кто» или «что», остановились на «кто». Каждый взялся отпечатать 5 экземпляров, разнести их по разным организациям.
«Ну и что там обком?»
А потом были две недели фантасмагории. Ежедневно — десятки звонков: «Мы за вас, ребята, мы — с вами». Наш подвал становился штабом, я бы сказал, теневого правительства Омской области. Центр власти постепенно сдвигался туда. Впрочем, перемещаться сильно ему не пришлось: мы ведь, собственно, находились в логове командно-административной системы — мы работали с Димой в БНТИ (бюро научно-технической информации) АПК и должны были пропагандировать ноу-хау омского агропрома (я писал о них, Дима фотографировал), но поскольку немного было их там, оставалась масса свободного времени, в том числе и на «подрывную» работу.
Через три дня нашего начальника вызвали в Белый дом. Секретарь обкома по сельскому хозяйству сказал ему: «Развел там у себя евреев — Декельбаума, Бородянского, Гельмана…» (он считал, что Гельман в Омске живет). Шеф повел себя порядочно, по-мужски: отчитал нас, но не уволил, хотя мы были бы не в обиде. Когда всех вызвали к председателю облагропрома, держался там молодцом. Через полтора месяца БНТИ расформировали.
Обком бдел. Кто мимо проходил, сообщал: у них окна горят на всех этажах до полуночи. Обнаружились у нас там свои люди: знакомая стенографистка передала Марине Улыбышевой стенограмму закрытого заседания, где обсуждалось,»что с ними делать?». Высказывались разнообразные мнения: от «Посадить этих сопляков» (заведующая отелом науки) до «Выпустить их книжки, каждого — по три штуки, увидите: скажем, что издадим — сразу же успокоятся»(секретарь по идеологии). И только один из присутствующих был настроен демократично: «Давайте не будем им ничего запрещать: пусть они проведут этот митинг, у нас ведь это — первая ласточка». Так сказал заместитель начальника регионального КГБ. И партия, похоже, с ним согласилась, поскольку деваться ей было некуда.
«Ну и что там обком?». В который раз за те две недели ловил себя на ощущении нереальности того, что видел перед собой. Картинка, достойная описания. Сидит в подвале маленький Дима (ростом он ниже среднего), который поставил на уши всю чиновничью рать, заставил их по ночам не спать, откинувшись в кресле, прижимая плечом телефонную трубку к уху:»Ну и что там обком?».Выслушивает отчет, потягивая чаек, протяжно выдыхая сигаретный дымок. И ведь всех этих первых секретарей, вторых и третьих сдуло сразу после этого митинга…Впрочем, многих из них, скорее всего, сдуло бы чуть попозже и без него.
Через неделю в оргкомитете было уже не 5 человек, а минимум 25. Кроме телеведущего Кости Бредникова, поэта и музыканта Валеры Дашкевича, все были приглашены не нами, а добровольцами из обкома ВЛКСМ, взявшимися помочь нам в проведении важного политического мероприятия. На подмогу привлекли они комсомольских и партийных секретарей разных вузов и предприятий. Те были вроде бы с нами, но против нас, в смысле — против выражения недоверия делегатам партконференции. Они говорили: вы — беспартийные, вы не имеете права тут ничего выражать. Да и в чем виноваты эти делегаты — передовики, герои социалистического труда, если их избрали недемократичным путем? Давайте так и запишем в резолюции митинга, но недоверия выражать им не будем. Если настаиваете на нем, то никакого митинга у нас с вами не получится. Их было большинство, и они брали верх.
История без конца
Однако не взяли. 29-го мая на омском стадионе «Динамо» собралось 10 тысяч человек. Выступили 35 из двухсот записавшихся на выступления. И как ни старались комсомольские вожаки отсеивать тех, кто хотел пройти к микрофону, и сколько бы ни выходило к нему штатных ораторов, замаскированных под рабочий класс, а сказано было все, что должно было прозвучать. Впервые в истории СССР партия власти услышала от народа то, что на самом деле он думал о ней. Гром аплодисментов разразился над ней после слов «вы посмотрите, кто у нас там сидит — в этих райкомах, горкомах, обкомах…» Думаю, им, сидящим в центре трибуны, коим все это говорилось в лицо, стало тогда по-настоящему страшно. Митинг постановил: выразить недоверие делегатам партконференции.
Вскоре отправлено было в отставку все руководство области. Их места заняли те, кто и по сей день правит ею.»Ну и зачем все это нужно было?» — спросите вы. Честно — не знаю. Мы и тогда не знали, что делали. Да и возникло все это из ничего — из полутемного подвала, гнусного чая, и одурманившего нас воздуха вольности, который вдыхали между строчек речей генерального секретаря этой партии.
Никто из организаторов митинга во власть не пошел. Хотя могли бы. От него родилось движение, буквально через два дня, «Майская инициатива». Нам предлагалось встать во главе. Мы вежливо отказывались, как и потом, когда вносили нас в партийные списки (от партии новой власти) на выборах в горсовет и Законодательное Собрание. Но власть нам точно была не нужна. Политика за те две недели осточертела, и мы разбрелись по своим делам. Встречаемся изредка, на Одноклассниках. Марина Улыбышева живет в Калуге, работает на телевидении, пишет стихи. Алексей Декельбаум — омич, журналист, сочиняет сценарии и юмористические рассказы. Александр Лизунов — тоже в Омске, пытается фермерствовать, пишет стихи. Кости Бредников — в Сочи, телеведущий, Валера Дашкевич — в Америке, старший брат мой — в Израиле. С Димой Галушко мы не виделись много лет, кажется, он уехал на Украину. По моим сведениям никто из нас материально и социально не преуспел. Преуспели те, кто пошел за нами, когда мы уже отошли в сторону. Те, кто не делал митинг, но выступал на нем — они вышли потом в депутаты СССР и РСФСР, а Сергей Носовец, земля ему пухом, даже руководил Управлением Администрации Президента. Но особенно преуспели те, кто пытался нас отговорить выражать недоверие делегатам.
Что ж, все правильно — так, наверное, было всегда: политики обживают земли, которые открывают романтики, и строят на них в лучшем случае заводы, в худшем — особняки, поскольку знают, чего хотят. А то, что хотят романтики, как правило, не сбывается, поскольку они хотят слишком многого: их интересует Любовь, Свобода, Равенство, Братство…История этого митинга к политике отношения не имеет — по крайней мере, для тех, кто его организовал. Ведь это был юношеский порыв, ну, что — то вроде первого поцелуя. Никто ведь не знает заранее, к чему может он привести. Однако к чему бы он привел (разводам, разбитой жизни, несчастным родам…) от этого вкус его не меняется. А мы, то есть весь советский народ, узнали в то время вкус настоящей Свободы. Он длился совсем недолго — исторический миг. Но мы ведь еще не знаем конца этой странной истории.