Поэтически узаконенный образ паспорта между тем был для любого гражданина СССР предметом не столько гордости, сколько жесткого и многостороннего государственного контроля. Заглянувшему для любопытства в ваш паспорт обычному участковому и нынче не может не открыться вся ваша жизнь до донышка, и не только место и год рождения, но и национальность, и все адреса проживания, и состав семьи: жена и дети. И даже отношение к воинской службе. Кроме фото есть образец подписи.
По сути, это досье, которое дает возможность полностью контролировать нашу личную жизнь, а при случае вмешиваться в нее. Тем более специалисты утверждают, что по серии паспорта можно определить человека, который прежде был осужден. А у чеченцев или вообще кавказцев, как бы они ни хотели скрыться, серия в паспорте тоже особая.
Вся история паспортизации в нашей стране связана с попыткой держать под жестким контролем жизнь человека от рождения до смерти. Ленин в борьбе с царизмом еще в 1903 году (сто лет назад!) требовал уничтожить паспорта, ибо в просвещенных странах Европы уже тогда их отменили, а в Америке так и вовсе их никогда не было. «Разве это не крепостная зависимость, — писал вождь трудящихся, — разве это не издевательство над народом?» Но с приходом к власти большевиков как раз и начинается тотальная паспортизация России: сперва трудовые книжки (по сути, те же паспорта), а далее, в 1932 году, документом за подписями Калинина, Молотова и Енукидзе вводится по всей стране единая паспортная система с непременной пропиской по месту жительства.
В строго секретном протоколе N 4 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) по этому поводу есть такие слова: «В видах разгрузки Москвы и Ленинграда и других городских центров… от скрывающихся в городах кулацких, уголовных и других антиобщественных элементов»… Понятно, кто именно «скрывался в городах»: это были крестьяне, приехавшие искать работу из разоренных и голодающих деревень после организации в них колхозов.
Моему дяде Викентию тогда повезло: он бежал из деревни в Смоленск, будучи раскулаченным за принадлежавшую ему лошадь, и устроился чистильщиком паровозных котлов. Проработав на этой тяжелейшей работе сорок пет, он до самых брежневских времен тщательно скрывал свое прошлое.
А вот уже в 1935 году по записке Ягоды и Вышинского «в целях быстрейшей очистки городов от уголовных и деклассированных элементов» назначаются «тройки» — как они очищали, легко себе представить.
В 1940 году по распоряжению Берии ввели первую и вторую категории режима проживания. В эти категории попали Москва, Ленинград, Киев, Баку и множество других городов, где действовал категорический запрет на проживание не только лиц, судившихся за контрреволюционную деятельность, но и лиц, приехавших на работу. Но главной задачей паспортизации было, конечно, закрепить крестьянина в колхозах, ибо сельские жители паспортов вообще не получали. Уехавшие из колхоза без паспорта могли быть осуждены на срок до трех лет. И лишь армия, как мы помним, позволяла молодежи избежать возвращения в деревню. Но молодежи в колхозах уже не оставалось…
Еще в 1973 году — кажется, совсем недавно — 128 городов были закрыты для проживания осужденных, а 62 миллиона сельских граждан так и не имели паспортов. Даже при Горбачеве сохранялись запреты на пребывание бывших зеков в Москве и еще в семидесяти городах.
Мой друг-поэт в ироничных стихах, посвященных как бы собаке, в ту пору написал: «Твоей родословной страницы печатями закреплены, и ты проживаешь в столице на зависть собакам страны»…
Ныне, через сто лет, дело с пропиской мы, кажется, решили, приблизившись не только к Европе, но и к «проклятому» царскому времени. Однако полицейский надзор, увы, так и не ликвидирован, ибо существуют паспорта. И даже выдают новые. Увы, ко всему привыкшие, мы не очень-то задумываемся, что паспорт вносит в нашу и так не защищенную жизнь еще большую опасность, предоставляя любому представителю власти вплоть до участкового милиционера узнавать о нас то, что должно, по сути, являться нашим личным делом.