— Скажите, Марк, часто ли можно услышать музыку Рахманинова во Франции?
— Лет тридцать назад, когда я впервые приехал в Париж, Рахманинова там играли очень редко. Наверное, потому, что его музыка слишком эмоциональна. Но за последнее время эмоциональный градус европейцев, видимо, повысился. Теперь он звучит чаще.
— Для вас имеет значение, где играть: на Западе или в России?
— Конечно! В России я играю с гораздо большим удовольствием. Помню, как на своем первом парижском концерте я играл с ирландским дирижером, который был таких габаритов, что все время клал свой живот на пюпитр. И как я его ни просил убрать живот, так как он мне загораживал музыкантов, у него это получалось лишь на минуту. И никакого контакта не было. С русскими дирижерами всегда можно найти контакт, можно попросить «убрать живот с пюпитра», если он есть, конечно.
— Что движет вами во время игры: ум, сердце, страсти?
— О, это моя личная тайна! Никому никогда ее не открою, даже под общим наркозом.
— В западной прессе вас называют «демоном» виолончели. Вы с этим согласны?
— Ой, нет! Я бы так далеко не ходил. Пока я еще в ангелочках…(смеется).
— Людям как-то удобнее и приятнее слушать уже известную им музыку. Вы выбрали для этого концерта редко исполняемые произведения Боккерини и Мийо.Почему?
— Когда мне сказали, что в Омске будет фестиваль «Рахманиновская весна», я долго думал, что же сыграть. Остановился на этих композиторах. Боккерини родился лет на двести раньше Рахманинова, но оркестровка его концерта сделана в эпоху Рахманинова, и она вполне в его духе, очень романтичная. В музыке Дариуса Мийо тоже есть этот дух времени начала века. Кстати, я в Париже общался с мадам Мийо, вдовой композитора. В прошлом году ей исполнилось 100 лет, и она была награждена какой-то медалью, наверное, за выслугу лет…
— ожет, за жизнь?
— Да, да… Эпоха Рахманинова была, на мой взгляд, богаче талантами, чем сейчас. В то время жили и творили Сен-Санс, Мийо, Стравинский, Верди…
— Говорят, выбор инструмента зависит от внутренних качеств музыканта. Помните, как в «Репетиции оркестра» Феллини герои объясняют, почему они выбрали именно этот инструмент. А почему вы выбрали виолончель?
— Это решило жюри азербайджанской консерватории Вообще-то меня на пианиста готовили. До сих пор жалею, что не играю на фортепиано. Видите, какой футляр у виолончели большой? Пятнадцать кило весит! Особенно тяжело, если лифт в гостинице не работает.
— Но зато это позволяет быть в хорошей физической форме…
— Да, это точно! (смеется).
— Вы были учеником Мстислава Ростроповича. Строгий он учитель?
— Вы же видите результат! (Показывает на себя). Если бы он работал строже, то и результат был бы лучше!
— Возник ли у вас какой-то личный, человеческий контакт c маэстро?
— Безусловно. Даже сейчас, когда мы встречаемся, всегда обнимаемся и троекратно, по-русски, целуемся.
— А какую музыку вы предпочитаете слушать, когда отдыхаете?
— Когда я в последний раз был в Буэнос-Айресе, то просто пришел в восторг от бразильской музыки. Танго я готов слушать 24 часа в сутки!
— Сами не танцуете?
— Конечно,танцую!
— А свою виолончель вы всегда возите с собой?
— Да, приходится. У нее очень интересная история. Родилась она в 1748 году. Купил я ее у одного старого эмигранта по фамилии Ротшильд. Нет, это не родственник того самого Ротшильда. Виолончель была вся поросшая мхом, с пауками внутри. Но когда я ее отремонтировал, она так зазвучала! В общем, у нас с ней есть какая-то общая жилка.
— Она для вас — женщина или мужчина? Я к тому, что по-французски слово «виолончель» — мужского рода.
— Конечно, женщина! И ревную я ее, как женщину, когда ее обнимает другой музыкант. Кстати, Ростропович как-то попросил французских академиков «поменять пол» виолончели- Он сказал: «Это невозможно, что мы обращаемся к ней в мужском роде!».
— Спасибо за беседу. Успехов вам во всем!