Да и в большинстве хозяйств-должников скот крестьянам-акционерам и кооперативам не принадлежит. Он давно описан за долги кредиторами, заложен под будущий урожай за горючее и запасные части к сельскохозяйственной технике, что сохранилась в деревнях еще с советских времен.
И везде — разруха и унынье. Будь то животноводческие фермы, машинно-тракторные мастерские или тока. От ферм остались одни стены, а кое-где и их с позволения власти порастащили. В МТМ уже забыли, когда проводили последний раз плановое техническое обслуживание тракторов, автомобилей, да и техники практически нет. Оставшиеся тракторы, комбайны (а их насчитывается не более трети от того, что когда-то имели колхозы и совхозы) стоят у механизаторов по домам. В советские годы комбайны работали на хлебной ниве самое большее десять сезонов и списывались в металлолом, а теперь комбайны 1993 года выпуска в Крутинке считаются новейшими.
С огромной грустью рассказывает о делах бывшего совхоза «Крутинский», а сейчас СПК с одноименным названием, ветеран труда, кавалер орденов Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени В. В. Федоров, проработавший в этом хозяйстве почти полвека.
— Раньше к уборочной с зимы готовились, — вспоминает он, — а сейчас на календаре уже август и хоть бы что, никаких подвижек — ни в деревне, ни в мастерской. Правда, я на комбайне мало работал, все больше на К-700 основной обработкой почвы занимался, но за судьбу выращенного урожая тогда, кажется, все переживали одинаково. У людей какая-то заинтересованность была, теперь интересы другими стали. О хлебе многие говорят как о продукте питания, а ведь это для нас, крестьян, основа жизни. Не знаю, долго мы еще так протянем или нет, но если государственная политика по отношению к селу останется прежней, то скоро от деревни ничего не останется. Она уже сейчас-то на ладан дышит, а через некоторое время и вовсе захиреет. В хозяйствах за долги последних коровенок, тракторишки описывают. Власть только делает вид, что принимает меры по финансовому оздоровлению села, на самом деле то сельскохозяйственное производство, что было в советские годы, разрушает до основания. И этому способствует в первую очередь местное руководство.
— На пенсию я оформился в 1988 году, — продолжает Василий Васильевич. — И десять лет, то есть до 1998 года, в машинно-тракторной мастерской в охране работал. Всякого пришлось мне за эти годы насмотреться и наслушаться. Зато теперь твердо знаю, кто способствовал в нашем хозяйстве развалу производства — это его первые руководители и специалисты. Что только не продавали они из мастерской, и запасные части, и оборудование, и металл, ну и технику, само собой. «Продавцы» с «покупателями» приезжали тихонько, ближе к вечеру, когда рабочих в МТМ уже не было, и били по рукам. Одно меня мучает, почему власть акционерные общества им. Кирова и «Оглухинское», которые, в принципе, сохранили производство, не тронула. Однако если хорошо подумать, то и на этот вопрос ответ найти можно. Ведь сравнительно крепкие хозяйства (по одному-два) есть в каждом районе. Вот администрации всех уровней и держат их в качестве своего оплота. Дескать, смотрите: кто у нас работает, тот живет нормально, а остальные — лодыри и пьяницы. Хотя, по слухам, и у наших «передовиков» дела неважно идут.
И действительно. В том же акционерном обществе им. Кирова, хотя и получают от каждой коровы по 4200 килограммов молока в год, от реализации животноводческой продукции доходов имеют мало. Не лучше ситуация и в растениеводстве — урожаи хорошие, а толку — никакого. Потому что один год тонна зерна в нашей области может стоить 3-3,5 тысячи рублей, а другой — в 5-6 раз дешевле. В результате почти не обновляется техника, хозяйство практически перестало строить. В советские годы жилые дома целыми улицами сдавались, а теперь если один-два смельчака найдутся себе дом построить, то власти обязательно выдадут это за реализацию «жилищной программы».
А акционерное общество «Оглухинское» вообще сдавать стало. Здесь и надои меньше, и урожай заметно снизился. Ну а про зарплату и говорить не приходится, она очень далека от средне-областной.
И уж совсем не до восторгов тем, кто и раньше не блистал особыми успехами. В бывшем совхозе «Китерминский» из пяти отделений только на одном содержится скот, в остальных четырех деревнях — «голяк». Народ, в том числе и молодежь, слоняется без дела. В такой экономической, да и политической ситуации омским чиновникам и районному главе в отставку бы подавать. Но увы…
— Дело до абсурда доходит, — возмущается бывший главный агроном бывшего совхоза «Китерминский» М. А. Горин. — Около половины пахотной земли в отдельных наших деревнях не используется — все бурьяном заросло. И как только в это время язык у иных поворачивается назвать то, что творится сейчас на селе, аграрной политикой. Какая, к черту, аграрная политика?! Дикость это первостатейная, и только. Деревни уже на деревни не похожи. А наши чиновники все хвалятся. У президента что ни день, то рост промышленного производства «намечается», то… рост ВВП, а старики едва концы с концами сводят. Сегодня пенсия, самое малое, должна около пяти тысяч рублей быть, а мы получаем по 1,5 тысячи, которые не знаешь, куда потратить, — то ли на дрова, то ли на сено. Не случайно пенсионеры со своих подворий коров на мясо стали сдавать. При Советской-то власти им сено и накосить помогали, и домой привезти, а теперь те, кто совхозную технику с позволения власти скупил, предлагают ветеранам труда сено по 100 рублей за центнер. 1600 рублей стоит тележка дров.
— Ну а если, не дай Бог, заболеешь, и вовсе просвета нет, — продолжает Михаил Андреевич. — У нас, например, с женой почти две пенсии на лекарства уходят. И никого не дозовешься. А еще обиднее тем, кто работает и ничего не получает.
У телятницы из Усть-Китермы Л. С. Токаревой заболела дочь. «Доход» у семьи что ни на есть самый минимальный — 1200 рублей в месяц. И те Любовь Сергеевна, как и другие рабочие кооператива, получает в виде различных кормов для скота, транспортных и других услуг. Таким образом, Токаревой ничего не оставалось делать, как пойти на поклон к директору, чтобы тот выделил ей какую-нибудь животину для продажи.
Отказа, слава Богу, не последовало. Однако телка, взятая в счет зарплаты, «вытянула» на этом счете почти на 7 тысяч рублей, а вот продать ее Любовь Сергеевна местным перекупщикам смогла только за четыре тысячи рублей — три тыщи на ветер. Сперва, конечно, возмущалась, но не погонишь же скотину живьем к больнице, дабы рассчитаться за лечение дочери
— А какой наши селяне хлеб едят, — возмущается далее Любовь Сергеевна. — Раньше, когда пекарня была совхозной, хлеб как-то еще на хлеб походил, а как только ее передали фермеру Евгению Постнову, в деревне и началась чехарда. Не знаю, из чего, из какой муки он его выпекает, но иногда, поверьте, кусок в руки брать не хочется.
— Так пекли бы сами, — стараюсь я внести полную ясность.
— А где у нас мука? — поддерживает Токареву, слушая наш разговор, Л. К. Богдева. — Это до реформ у рабочих совхоза амбары от зерна и муки ломились, а теперь пшеничку и муку имеют те, кто прибрал нашу землю к рукам, а мы на свои земельные доли чаще зерноотходы получаем. А если учесть то, что наше хозяйство зерна собирает кот наплакал, что огромные площади пашни не засеваются, то о муке и речи не может быть. Купить же в магазине не на что. В деревне забыли, когда последний раз «живые» деньги в руках держали.
— Вы еще про нашу водонапорную башню обязательно напишите, — подсказывает Л. С. Токарева. — Из-за бесхозяйственности (мужики говорят, что проводка замкнула) башня сгорела, и народ все лето бедствует без воды. Плюс к этому ферма без воды осталась.