Впрочем, что с ним делать, коль так бесславно после перестройки свернулись местные авиалинии? Тевриз, Муромцево, Тара… Все хорошее, увы, когда-нибудь заканчивается…
Но есть рядом с почившим аэропортом жилой массив. Который не относится ни Авиагородку, ни к частному сектору Старого Кировска. Его так и называют — «Старый Аэропортов обиходе просто «стекляшка». Редкая птица долетит до середины этого поселка, не спросив дороги у прохожих. Несмотря на то, что остановка в десяти минутах ходьбы, здесь легко заблудиться. Еще бы — в этих героических зарослях самое то блокбастеры про Тарзана снимать! Это буйство природы не выстригалось и не облагораживалось по меньшей мере десять лет.
Cтрашно…
Мы бредем по узенькой петляющей улочке Инженерной и тихо боимся.
— Смотри, бомжатник на дереве! — восклицает фотокор Володя. — Это же надо… Прямо на пятиметровой высоте! Можно было бы подумать, что это ребятишки для игры соорудили. Только вот что-то слишком добротно сделано, не похоже, что детскими руками…
И правда — как будто логово Соловья-разбойника на дереве. А рядом — старенькие обветшалые двухэтажки. Все по-домашнему: в палисадниках капустка и кабачки, стаи ленивых кошек, развалясь на солнышке, песни любовные завывают. Целая вереница дровяных сараев тянется — интересно, что в них сейчас хранят? Ведь печного отопления давно уже нет…
— Барахло всякое храним, — как будто угадала наши мысли пенсионерка по имени Надежда Яковлевна, — квартиры ведь у нас небольшие, тесно в них. А ведь когда-то сами наши дома строили. Это у нас на предприятии такая отработка была, еще в пятидесятые годы. Многие, кто здесь живет, — бывшие рабочие 41-го завода. Мы по тридцать-сорок лет на этом заводе отпахали. Целые династии были! Сорок первый выпускал вертолеты. А когда была война, заводчан вместе с предприятием эвакуировали в Казахстан. После войны была возможность уехать в разные города России. Но наша семья вернулась домой, в Омск. Если бы знать тогда, что вот так, всеми заброшенные, доживать будем…
— А-а-а!!! — раздается из зарослей. Прервав невеселую беседу, бросаемся туда. На поваленном дереве сидит совершенно обдолбанный наркоман и пытается воткнуть шприц в грязную руку с гноящимися венами. Наркоману больно. Зрелище не для слабонервных. Рядом валяются такие же шприцы. Очевидно, здесь давно обжитый притон на свежем воздухе. Милиции поблизости не наблюдается. Ну хоть бы прогуливались иногда для вида, так нет… Пришлось покинуть кайфующего товарища и вернуться к делам насущным.
— Вы думаете, милиция что-то в наших краях забыла? — горько усмехаются высыпавшие из подъездов местные жители. — Их тут днем с огнем не найдешь. Никому дела нет. Они приезжают только тогда, когда уже случилось что-нибудь страшное.
Вон там у нас теплотрасса, совсем рядом с деревянными домами. Там живут бомжи. Не так давно, зимой, у них там горело. Хорошо, что огонь не успел на строения перекинуться — жильцы вовремя спохватились… Но два бомжа там сгорели, их потом по кусочкам доставали. И что, думаете, какие-то меры были приняты?! Как жили, так и живут, белье с веревок воруют… не укараулишь!
Несмотря на живописную красоту осенней листвы, становится совсем уж нехорошо. К тому же из-за пышной поросли в два человеческих роста виднеется жутковатое здание. Когда-то это был ведомственный детсад, принадлежавший омскому аэропорту. Потом здание перешло в муниципальную собственность, и там, по слухам, хотели делать офис для прокуратуры. Но, видно, что-то не срослось, теперь дом зияет пустыми проемами окон, вся прилегающая территория заросла по самое «не хочу». Внутри — веселятся бомжики и детки из окрестного частного сектора. Нормальному человеку тут дико и жутко: все разломано, разворовано и загажено. То там, то тут в здании следы костровищ, а в них… горелые голубиные косточки. Хорошо хоть не человеческие!
— А вот на этом самом месте детишки недавно труп нашли! — комментируют наши добровольные гиды. Фотокор едва не роняет камеру на бывшее лежбище забитого насмерть человека. — А тут, рядом, бомж умер. Нашли, когда завонял уже. Еще один обнаружился, когда в прошлом году листья облетать начали. Иначе его и не видно было — в таких-то зарослях! Ну а в школьном подвале не так давно обнаружили еще один труп. Мы ходили смотрели: вроде одетый, и даже прилично, а лицо до костей объедено. То ли крысами, толи собаками… А может, специально кто его обезобразил — чтобы не опознать было…
— И ничего не известно по этим трупам?
— Конечно, нет! Кто бы этим занимался! А нам страшно детей на улицу выпускать. Прошлым летом прямо вот тут, возле подъезда, девочку-подростка грохнули чем-то по голове, изнасиловали, сумочку отобрали… В кустах-то… И, как водится, никого не нашли. Сколько просим, пишем везде: помогите нам, пришлите бригаду — пусть заросли эти вырубят! Ведь мы в большинстве своем пенсионеры, нам это просто не под силу. Вы бы видели, какой у нас раньше порядочек был: цветы, скамеечки, даже летний душ! А теперь дедушки наши старенькие стали да поумирали многие… Только и хватило сил лавки у подъездов разломать — чтобы всякая шваль не собиралась!
И куда девать в общем-то добротный объект, не знает никто. В любом случае, продадут ли его, снесут ли, жильцы только рады будут избавиться от соседства с таким «замком ужасов».
Впрочем, и сами жилые дома со своими обвалившимися углами и обветшалыми стенами выглядят весьма сиротливо. По большому счету, это почти бараки. Вода — только холодная. Ванных нет. С удобствами постоянные проблемы. И капремонта не было много десятилетий. Оно и понятно — жилье-то временное. Точнее, раньше всем думалось, что это так. Возводили поселок на старых болотах, где требуется особый подход к строительству. Теперь вот и мучаются от сырости в полуразвалившихся домах. А когда это жилье еще ведомственное было, заводское, Планировалось со временем застроить это место пятиэтажками. Рядом как раз возвышается такой дом.
— Есть, да не про нашу честь — вот как это называется! — рассказывают соседи, — Этот дом ведь уже во время перестройки возводился. И мы все должны были там квартиры получить взамен наших хибарок — их как раз сносить собирались, а на их месте еще строить. Но на ступил капитализм, и наш покойный ныне директор распорядился квартиры в том доме продавать. Вот так мы и остались ни с чем. И ждать обещанного уже бесполезно. Доживаем.
По крышам царапают ветки засохших тополей, которые могут в любой момент либо оборвать провода, либо загореться от зарослей, где немало сушняка. Жильцы на этот счет очень бдительны: несколько раз тушили пожары. А вот насчет удобств…
— Это, наверное, кто как привык, — рассуждает Володя, — ведь живут же люди десятилетиями в облезлых общагах. Где ключ надо на вахту сдавать и где общая душевая на пять этажей… И ничего не меняют в своей жизни. Значит, устраивает?
— Это ты, молодой и красивый, последнее отдашь, чтобы жить как белый человек! Заработаешь, в долги, на худой конец, влезешь — но отдашь. А здесь пожилые люди. Которых столько лет сначала «завтраками» кормили, а потом открестились от них. И люди остались без возможности заработать, взять кредит, влезть в ипотеку. Эти люди непритязательны — были бы условия более-менее человеческими. А у них даже бани нет. Простой общественной бани, без пива и девочек! Просто чтоб помыться.
Местную баню, как и магазинчик, снесли несколько лет назад. Вроде как под строительство, но в этом гиблом месте заглохло и оно. Теперь макароны и крупу народ закупает в бывшем старом аэропорту, а мыться бегает по знакомым в частный сектор. И лучшей доли уже не ждет.
Но они не сдаются — жители этой малой «авиаземли». Не спиваются и не боятся палкой прогнать целую стаю бомжей со своего огородика. Караулят, не упала ли на заросли ночью лихая искра. Только надолго ли их хватит — вот в чем вопрос.