Здесь пахнет булочками, как дома. Здесь небольшие кровати, как в детском лагере. Здесь в холлах мягкая мебель, как в гостиницах. Здесь тепло и уютно. Но стоит пройти по этому зданию, коридоры в котором перекрыты железными решетками, а уютные чистые спальни закрываются на пудовые замки, осознаешь: как ни крути, а все же это — несвобода.
Центр временного содержания несовершеннолетних правонарушителей (ЦВСНП). Или, как принято называть его в народе, детский приемник-распределитель. И, как бы ни прятался он за высоким забором, как бы ни пытались мы умолчать о юных грабителях и насильниках, проблема детской преступности существует. И от нее не уйти. И говорить о ней надо. Тем более что, побывав в ЦВСНП, корреспонденты «Вечерки» поняли: среди детей есть не только преступники, но и настоящие рецидивисты. Во всяком случае, сюда довольно часто попадают мальчики и девочки по третьему, а то и по четвертому разу. Попадают те, которые не достигли возраста уголовной ответственности по статьям Уголовного кодекса, предусматривающим наказания по тому или иному преступлению. Здесь они дожидаются решения своей участи, то есть приговора или решения суда, который может направить малолетнего преступника либо в спецучилище, либо в спецшколу, а может, и отпустить на поруки, в надежде, что ребенку достаточно было 20-30 дней вдали от родных и близких, чтобы он все понял и встал на путь исправления.
Сегодня здесь семнадцать человек. Тринадцать из них живут наверху, то есть они не новички. Четверо (трое мальчиков и одна девочка) — внизу, то есть вновь прибывшие, находящиеся на карантине. За мальчишками пришла машина, им предстоит пройти полное медицинское обследование. Девочка пока разговаривает с инспектором, рассказывает, когда и почему вышла на… панель.
— А че еще в нашей деревне делать? — подслушиваю их беседу. — Мамка с папкой пьют. Жрать дома нечего. Вот и приехала в город. Тут мужиков много, которые заплатить могут, а в деревне таких нету.
— Девочек чаще всего за проституцию и задерживают, — поясняет старший воспитатель Анна Козлова. — И чаще всего тех, которые приехали из деревни. Но самое страшное то, что в тринадцать-четырнадцать лет они почти все имеют уже целый букет венерических заболеваний. Сейчас четверо наших подопечных лечатся в вендиспансере.
Пока вновь прибывшие мальчишки одеваются, успеваю поговорить с ними.
Валера С., 13 лет. Попал в ЦВСНП зато, что ограбил магазин.
— А зачем? — спрашиваю у него. — Тебе есть было нечего? Или деньги были нужны?
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Наверное, просто так. Из спортивного интереса. Пацаны пошли, и я пошел.
Рамиль М., 13 лет. Выхватил сотовый телефон у сверстника. На тот же самый вопрос: «Зачем?», тоже пожимает плечами. Но видно, как он испуган оттого, что впервые в жизни оказался вдали от папы с мамой.
Саша Д., 14 лет. Здесь в четвертый раз. Поначалу попадал сюда за кражи. Теперь — за развратные действия сексуального характера. Заставлял малышей удовлетворять его прихоти. На вопросы не отвечает, просто молчит. При этом ни раскаяния на лице, ни сожаления. На мой взгляд, ему все равно, что с ним будет дальше.
— Вообще-то наш центр рассчитан на шестьдесят человек, — говорит заместитель начальника ЦВСНП Олег Аминов. — Но суды сейчас стали более лояльны к детям. Приговаривают к условной мере наказания. И, как результат, подростки попадают к нам по два-три-четыре раза. Раньше такого количества рецидивов не было. Вот, например, Сережа К. Совершил несколько разбойных нападений, а в спецучилище его определили только после четвертого раза.
Наверное, это закономерно. Законодатели, стремясь выглядеть в глазах западных стран цивилизованными и демократичными, стремясь показать Европе — вот мы какие, детей жалеем, делают только хуже. Давно известно: безнаказанность впечет более тяжкое преступление. Вот и Олег Аминов подобную цепочку уже не на одной судьбе проследил. Поначалу ребенок попадает в ЦВСНП за кражу, в следующий раз за разбой, потом за грабеж. А потом и в колонию.
— Наверное, дело не только в самих детях? — Интересуюсь у Аминова. — Прежде всего многое зависит от семьи, от среды, в которой воспитывается ребенок.
— Это естественно. Перевоспитывать ребенка, который все время видит пьяных папу с мамой, крайне тяжело. Но, как это ни странно, такие дети, видимо, в силу того, что не хотят повторять жизнь своих родителей, и стремятся исправиться. А вот рецидивы чаще случаются как раз у тех, кто живет в благополучной семье.
Максим С., 12 лет. Вместе с товарищами по несчастью под присмотром воспитателя Ларисы Богачук читает книгу. Ухоженный, я бы даже сказала интеллигентный мальчик. В приемнике в третий раз. Старожил, одним словом. Его отец с матерью разошлись, и мама воспитывает детей (Максима и его старшего брата) одна. Работает продавцом, в пьянстве не замечена. Отец, который живет в Новосибирске, помогает материально. Однако старший сын уже в колонии, а младший…
— За кражу сюда попал, — он честно смотрит в мои глаза. — Бродяжничаю. Мама меня бьет, а я все равно ухожу из дома. Сам я такой дурак.
У мальчишки в голове полный раздрай. Он не понимает, что его толкает на преступление. Может, влияние старшего брата? Может, это наследственность? Или болезнь?
Максим К., 12 лет. Читает детскую библию. Мать тоже продавец, отец строитель. Благополучная во всех отношениях семья. Но…
— Деньги я у родителей воровал, — этот разговаривать не хочет, спрятавшись за книгой. — В автоматы проигрывал.
— Так тебя мать сюда отправила? — удивляюсь.
— Мать, мать, — подтверждает рядом сидящий Толик из Москаленок. — А кому бы не надоело, если б сын деньги тырил?
Максим вдали от семьи 27-й день. И хотя здесь разрешены посещения родственников, ни мать, ни отца он пока не видел. Зато часто видит батюшку, который приходит со словом божьим к подросткам. Воспитатели рассказывают, что очень интересуется религией, задает вопросы, да и вообще чуть ли не все книги в местной библиотеке перечитал. И… отвык от игровых автоматов. Но пройдет ли до конца эта его болезнь?
— Вот я точно больше не буду магазины грабить, — заявляет Толик из Москаленок. — Все, хватит!
В их семье восемь детей. Ни отец, ни мать не работают.
— Пьют? — спрашиваю.
— Не-а, — явно лукавит он. — Только по праздникам.
В нем чувствуется здоровая деревенская закалка. Какая-то основательность, что ли. Да и Лариса Богачук говорит, что мальчик со всех сторон положительный. Трудолюбивый, инициативный. Ему даже объявлена благодарность с занесением в личное дело. И суд это обстоятельство обязательно учтет.
— А толку-то, что учтет? — улыбается Толик. — Все равно мне на три года в спецшколу идти. Но потом все — заживу, как нормальные люди.
С начальником ЦВСНП Натальей Голубятниковой проходим по центру. Учебные классы, где сейчас занимаются четверо старшеклассников, ведь учатся здесь по принципу малокомплектной школы, и преподаватели приходят по очереди — сначала к маленьким, потом к тем, кто постарше. Спальни рассчитаны тоже на четверых. Игровые комнаты, столовая, где сегодня на обед готовят борщ, гуляш, разливают абрикосовый сок. Далеко не каждый ребенок, попавший сюда, видит такой обед дома. А здесь во всем чувствуется забота о детях. Все устроено для их комфортного пребывания. И порой забываешь, что здесь живут малолетние преступники. Забываешь, пока не натыкаешься на решетки с замками, похожими на те, что установлены в следственном изоляторе для взрослых преступников.
Кто-то из них пробудет здесь совсем недолго и у идет домой. Кто-то пробудет подольше и уйдет дальше, в более суровое, более закрытое учреждение. И ох как нелегко сотрудникам, работающим здесь, провожать своих подопечных за решетку!
— Мы их каждый раз убеждаем, — говорит Анна Козлова, — собрался сделать что-то неладное, вспомни маму, папу. Вспомни нас. Вспомни о том, что на этой земле есть люди, которым ты небезразличен. И вы знаете, случается — нас вспоминают…
Однажды она ехала в автобусе и вдруг через весь салон слышит:
— Анна Ивановна! Это я, Светка из Азово! Помните? Я к вам за драку попадала! А теперь у меня все хорошо. Учусь, работаю и собираюсь замуж.
Не знаю кто как, а я бы, например, портреты таких девчонок и исправившихся мальчишек в том самом ЦВСНП развешивала. И в спецучилище, и в спецшколе. Чтобы смотрели сверстники на них, выкарабкавшихся из болота. И хотя бы хотели стать такими же счастливыми…