— Альберт Михайлович, сколько градоначальников пришлось на вашу долю? И при ком из них архитектура была более всего близка к её поэтическому определению: «музыка, застывшая в камне», а не просто выполняла роль формирования среды обитания человека?
— Градоначальников было семь. Но при ком из них работалось лучше — вопрос некорректный. У каждого были свои плюсы, и за каждым тянется шлейф градостроительных ошибок, которые, к сожалению, неисправимы. Наиболее крупные объекты — Концертный зал, цирк, ТЮЗ, Торговый центр, музыкальный театр, СКК им. Блинова — появились в 60 — 80-х годах, а в начале 90-х преобразился центр. В это время мэрами были Иван Литвинчёв, Юрий Глебов, Валерий Рощупкин. К сожалению, у всех мэров были ограниченные ресурсы, и многие градостроительные проекты остались на бумаге. Недаром говорят, что архитектура зависит от политики.
— Как политика отразилась на Омске?
— В сталинскую эпоху Омск был наказан за то, что во время Гражданской войны приютил адмирала Колчака. В нашем городе практически нет широких проспектов, монументальных зданий в духе сталинского ренессанса, как в Новосибирске, Екатеринбурге, других городах, которые тогда развивали. Вот откуда у нас узкие улицы. В 50-е годы было принято совершенно правильное решение — повернуть город к Иртышу. Ведь такой набережной, как в Омске, намытой с гигантскими усилиями, засаженной деревьями, застроенной домами, в ближайших к нам больших городах нет. Но строительство жилья на набережной совпало с требованием Никиты Хрущёва избегать излишеств в архитектуре. Как говорится, заставь кое-кого богу молиться… В тот период был срублен уже построенный гигантский портик у ДК нефтяников, уничтожена башня «а-ля кремлёвская» на жилом доме на перекрёстке улицы Лермонтова и проспекта Маркса, не построен ещё один дом со шпилем. Вот и набережная застроена убогими типовыми домами. А во время бурной застройки безликими типовыми домами микрорайонов Левобережья, Амурского, Чкаловского лицо города надолго обезобразила панельная оспа.
— Если уж зашёл разговор о больном, что, на ваш взгляд, можно было осуществить в Омске, но было упущено в годы перемен, то есть за последние пятнадцать лет?
— Во время первой демократической волны из-за шумихи в газетах, популизма новых людей, пришедших в политику и власть, было загублено и похоронено три важных для развития Омска проекта. Первый — завод офсетных красок, который сейчас приносил бы солидные поступления в бюджет. Второй — мусоросжигательный завод. Третья, самая крупная ошибка — приостановка строительства метро, якобы из-за того, что город будет перерыт, как в Новосибирске. Хотя у нас была запроектирована схема строительства дорог на время сооружения метро, с тем чтобы город не испытывал таких неудобств. Свою роль сыграло и то, что на самом верху, принимая решение о строительстве метро сразу в десятке городов, не рассчитали возможности. И очень обрадовались, когда в нашем городе начались дискуссии по поводу метро, и, говорят, передали средства в Екатеринбург. Метро крайне необходимо для Омска, ибо наши внуки просто задохнутся без него. Это связано с климатом, экологией, невозможностью расширения существующих улиц, спецификой растянутого по двум берегам реки города. Значимость и в то же время уязвимость градостроительной политики — её направленность в будущее. Без экивоков должен сказать, что губернатор Леонид Полежаев принял очень мудрое решение о строительстве метромоста. Что бы сейчас ни говорили о недогруженности моста — это главный элемент всей транспортной системы, самый затратный, но самый важный. Решение о строительстве метро в Москве было принято в 30-е годы, когда по улице там в час проезжало три машины. А теперь метро — спасение, в него спускаются и олигархи, и команда «Спартак». Можно вспомнить критику строительства Транссиба: мол, вся Россия в лаптях ходит, а они железную дорогу в никуда строят. Однако без Транссиба, станового хребта России, не было бы великой империи.
— Сейчас идёт дискуссия вокруг принятия генерального плана Омска. И звучит мысль, что город жил без плана. Но ведь это не так?
— Конечно, не так! Кто так говорит, уверен, никогда ни генплана, ни других градостроительных документов в глаза не видел. Вы, журналисты, умышленно или по незнанию путаете два понятия: срок действия генплана и срок его реализации. Тридцать лет — это срок реализации генплана, а не его действия, после которого он должен навсегда «умереть». Действие генплана бессрочно, но его необходимо корректировать, адаптируя к изменившимся условиям. Печально, что за тридцать лет действующий генплан реализован по многим показателям лишь на 10 процентов. Из 400 километров магистральных дорог построено меньше 40, из 39 развязок в разных уровнях — всего одна.
В развитие генплана институтами Омскгражданпроект и Горстройпроект выполнено более 90 крупных работ: размещение плащадок жилищного строительства, транспортная схема города, генсхема метро, схема размещения гаражей и стоянок, схема защиты от подтопления, размещение мусоросжигательных заводов, кладбищ, свалок и многое другое. Сегодняшним разработчикам градостроительной документации они бы очень пригодились. Назрела необходимость создать музей градостроительства, например, в историческом здании, которое занимает облвоенкомат.
Градостроительная политика основана на трёх составляющих: грамотное предвидение профессионалов, принятие его гражданами и усилия власти по реализации. Если хоть один элемент выпадает, значит, градостроительная политика в городе отсутствует.
— Тогда возникает проблема преемственности власти, которая всякий раз начинает всё с чистого листа…
— Да, есть такой общероссийский синдром. Только один руководитель пришёл, худо-бедно собрал машину власти — она начинает работать, но заканчивается срок и машину до основания демонтируют, затем собирают новую. Во многих странах Запада команда технических работников, чиновников-профессионалов не меняется, что обеспечивает преемственность. Градостроительная документация, разрабатываемая на перспективу от пяти до пятидесяти лет, предназначена, чтобы обеспечить преемственность, без которой город не может развиваться. Сегодня приняты решения, которых мы добивались многие годы: финансирование разработки градостроительной документации, организован департамент архитектуры и градостроительства. Но при отсутствии схемы размещения производительных сил чрезвычайно сложно выполнять новый генплан, когда даже трудно подсчитать, сколько будет населения в городе и какова градообразующая база.
— Вам наверняка известен излюбленный упрёк в ваш адрес?
— Это вы о пресловутых шатрах. Они — не продукт моего личного творчества. Есть конкретные авторы с другими фамилиями, которых нельзя обвинить в приверженности к восточному стилю. Просто наши архитекторы в то время типового проектирования ещё не умели красиво рисовать завершение кровель. Хотя со «знатоками» стилей можно поспорить: собор Василия Блаженного с шатровой кровлей или наш Любинский проспект с куполами, башенками и шатрами — это что, тоже восточный стиль?
— Вы коренной омич. Где, по вашему мнению, живёт дух Омска?
— Это, прежде всего Казачья слобода, дома непревзойдённого деревянного зодчества на улице Красных Зорь — бывшего Никольского проспекта, на улице Маршала Жукова, полуживой уже дом Лурье. Это лучшее, что есть в Омске. Иностранцев ведь не интересует наша современная застройка, а вот деревянное зодчество их неизменно восхищает. К сожалению, деревянное зодчество гибнет, его надо спасать.
— А почему, когда вы были главным архитектором, не решили проблему спасения деревянного зодчества?
— К сожалению, мне не удалось остановить процесс разрушения огромными безликими особняками пространства Казачьей слободы, где прошла моя молодость. Можно ссылаться на объективные причины, но от этого не легче, и больно сжимается сердце, когда видишь, как уничтожается история родного города, которую ты ощущаешь на уровне генной памяти. Чтобы была законодательная основа, необходимо завершить работу института “Томск-спецреставрация” по охранным зонам, начатую ещё в 90-х годах. До сих пор эта работа пылится в Томске. Сейчас, в действующих условиях землепользования, только утверждённые на законодательном уровне охранные зоны памятников, парков, скверов спасут их от всесокрушающей власти денег.
— Почему ваша мама не советовала идти в чиновники? И о чем вы теперь сожалеете?
— Мама преподавала русский язык и литературу. Она считала, что главное — быть профессионалом, уметь хорошо делать то, что другие не умеют, чтобы при любых обстоятельствах заработать на хлеб. Начинал я чертёжником, потом работал плотником, но добился своего: с отличием закончил архитектурный факультет Сибстрина в Новосибирске, а затем аспирантуру в Москве. Сейчас мне, дедушке, смешно вспоминать, что я ослушался маму и по приглашению обкома КПСС вернулся в Омск главным архитектором, предпочтя эту не всегда благодарную должность стажировке в Канаде. Больше всего сожалею, что не смог сформировать омскую архитектурную школу, подобно нижегородской, хотя предпосылки для этого есть.