А в просторечии это предприятие до сих пор величают кислородным заводом. Его котельная отапливает крупный микрорайон — Амурский поселок, который во многом и возник-то благодаря ему. От того, насколько успешно работает Сибкриотехника, напрямую зависит благосостояние нескольких тысяч омичей и членов их семей, поскольку их судьба тесно связана с этим предприятием. В преддверии IV Международной выставки наземной и воздушной техники, вооружения сухопутных войск и конверсионной продукции, в которой примет участие и Сибкриотехника, «KB» решили расспросить ее генерального директора Александра ГРЕЗИНА о его предприятии и о нем самом.
— Александр Кузьмич, как вам удалось достигнуть «степеней известных»?
— Мне повезло, что я участвовал в рождении нового направления в науке — криогенной техники. Когда я пришел в НИИ, даже названия будущего направления не было, называли его «глубокий холод». Мой научный руководитель профессор СТРАХОВИЧ, который был в свое время репрессирован, — ученый с мировым именем.
А вообще-то я из семьи раскулаченных, моих родителей сослали в Казахстан. Отец погиб на войне, под Сталинградом, когда мне было шесть лет, мать осталась одна с четырьмя детьми на руках. Так что в детстве мне пришлось хлебнуть лиха. Пошел учиться уже в девять лет, потому что до этого просто не в чем было в школу ходить. Одновременно начал пасти коней в колхозе. С 11 лет стал работать по-настоящему. Мама была неграмотной, поэтому никогда не проверяла, как я делаю уроки, так что я с малых лет привык к самостоятельности.
Я не стремился стать директором, мне нравилось заниматься наукой, поэтому когда предложили, долго отказывался. Но когда мне сказали, кого назначат директором, если я откажусь, пришлось согласиться. В занятиях наукой не может быть перерыва, да и стоящие идеи появляются очень редко. Но главное, что мне помогает руководить — это компетентность в вопросах науки и чутье на хорошие идеи, перспективы. Это и помогло мне чего-то добиться, плюс целеустремленность и уверенность в своей правоте.
— Что запомнилось вам больше всего из научной и производственной деятельности?
— Мы когда-то начинали с нуля, нужно было реализовать научные разработки с использованием очень низких (минус 200″) температур. Сначала делали уникальные образцы, потом находили возможности их использования как в обороне, так и в мирных целях и запускали в серийное производство. А больше всего мне памятно, как мы делали кондиционер для станции «Мир». Вызвали меня в ЦК и дали поручение: за 8 месяцев разработать и изготовить экологически безопасный кондиционер для космической станции. Мои попытки возразить, что это не наш профиль, натыкались на железное «надо».
Мы тогда сутками вкалывали, у меня в кабинете раскладушка стояла, но выполнили в срок задание партии и правительства. А на Байконуре за три дня до запуска станции при проверке обнаружили, что нужно менять компрессор. Нас сначала и слушать никто не хотел — там ведь секретность была жуткая. Прорвался к генеральному конструктору, убедил, за два часа заменили под бдительным присмотром. Под это дело мне удалось выбить уникальное оборудование на сотни тысяч долларов. После первого полета на «Мир» к нам приехали космонавты, конструкторы, вся космическая элита, мы были счастливы. На мировом конгрессе по кондиционированию мы продемонстрировали свой экологически безопасный кондиционер — все были удивлены, потом на его базе было создано целое новое направление в кондиционировании.
— Вместе с предприятием вам удалось пережить и взлеты, и резкое падение в последнее десятилетие. Испытания закалили вас, как сталь, или породили чувство безысходности?
— То, что происходит в последние десять лет, глупо, дико и непонятно. Но это не повод, чтобы опускать руки. Я всю жизнь посвятил самому передовому технологическому направлению и, пока хватит сил, буду делать все, чтобы оно не заглохло, а развивалось. Наша Сибкриотехника по мощности больше, чем все аналогичные предприятия в Европе. Наша страна достигла колоссального научного, промышленного и технологического потенциала, который создавался десятилетиями потом и кровью миллионов людей. Но в 1992 году наши правители решили: зачем все это надо, когда все можно купить на Западе, продавая природные ресурсы.
Рынок — это инструмент, которым нужно уметь пользоваться, сам по себе он проблем не решает. Сначала у нас отличную плановую систему довели до идиотизма, потом начали насаждать рыночные отношения и опять получили плачевный результат. Непонятно, почему перспективу нашего государства стали видеть не в интеллекте и технологиях, а в эксплуатации природных ресурсов. Теперь вот вообще предложения появились — отдать иностранцам в концессию наши недра, все равно, мол, денег на их разработку не хватает. Наш промышленный потенциал — это огромное богатство, на котором мы сидим, как собака на сене.
— Если бы вам сейчас сказали: сделайте столько же, сколько в советские времена, справилась бы с этим Сибкриотехника?
— Выпускать столько, сколько 10 лет назад, мы еще не скоро сможем. Оборудование и технологии удалось сохранить, хотя все это стремительно стареет. А вот кадровый потенциал во многом утерян. Средний возраст работающих на нашем предприятии — больше 48 лет, а ведь специалисты должны воспроизводиться. Мы пока еще держимся и не потеряли способности двигаться вперед. Но времени осталось очень мало: если ничего кардинально не изменится, года три еще продержимся, потом уже вряд ли что-то можно будет сделать. Мы уже балансируем на грани необратимости, потом просто неоткуда будет брать интеллектуальный потенциал.
В этом году мы могли бы удвоить объем производства по сравнению с прошлым годом, но за пять месяцев прирост составил 9%. Заказов у нас сейчас больше, чем мы можем сделать, проблема в нехватке оборотных средств. Чтобы выполнить заказы, нужно приобрести металл, комплектующие, а у нас все появляющиеся деньги выгребают фискальные органы. И взять кредит под нормальный процент невозможно. Государство сначала столкнуло нас в финансовую яму, а теперь душит поборами.
Научно-технический прогресс требует вложений, которые потом окупятся сотни раз. Например, у нас был прессовый цех, в котором работало 200 человек, а когда мы приобрели современный прессовый комплекс (его обслуживают четыре работника), производительность возросла, в несколько раз.
— А государство ставит перед предприятием какие-то задачи?
— Кроме очень небольшого госзаказа и требования сохранить мобилизационные мощности, никто перед нами никаких задач не ставит. Мы пытаемся объяснить чиновникам, что неправильно, не по-государственному бросать промышленность на произвол судьбы, что можно оживить экономику, не вкладывая больших денег, а только создавая условия для нормальной работы.
Главное условие — государство должно реструктурировать накопившиеся долги предприятий, две трети которых составляют пени и штрафы. В банках, без движения лежат большие деньги, государство должно помочь взять кредиты на приемлемых условиях. И, наконец, нужно разобраться с естественными монополиями, которые тянут из промышленности последние соки. Если в 1991 году на электричество, топливо и воду приходилось 3% от себестоимости продукции, то сейчас — 36%. А зарплата в себестоимости составляла тогда — 22%, сейчас — 14%.
— Что для вас значит ВТГВ-2001, с чем выходит на нее Сибкриотехника?
— К участию в омской выставке вооружений отношусь не как к коммерческому мероприятию, а воспринимаю ее только в качестве еще одной попытки обратить внимание власти на то, что наша промышленность не только жива, но и все еще способна создавать что-то новое и конкурентоспособное.
Наша система охлаждения для пеленгаторов на инфракрасных датчиках, например, самый пик научно-технического прогресса. Хоть и принято сейчас хвалить все западное, но те же американцы так и не смогли сконструировать экологически безопасные кондиционеры и для своей космической станции «Альфа» заказывали их у нас. Когда-то мы за четыре года создали на основе многокомпонентной газовой смеси новый хладагент, которому до сих пор нет аналогов в мире. На Западе многие специалисты до сих пор уверены, что такого просто не может быть. Когда привезли во Францию систему охлаждения в кейсе, там сначала не поверили, что такое возможно. А потом, когда убедились, что работает, стали просить в лизинг, но нас это не устраивало.
— На Сибкриотехнике работает много моих знакомых, при встрече они регулярно жалуются на большую задолженность по зарплате. Что можете сказать на эту трудную тему?
— Текущую зарплату мы выплачиваем, но задолженность сохраняется примерно за год. Сейчас полегче стало, а когда производство стояло, даже удивлялся, почему все с предприятия не уходят, ведь зарабатывают гроши, да и те не платим. Некоторые не выдержали, ушли, а сейчас по ночам приходят и работают бесплатно, потому что без этой работы перестают чувствовать себя людьми.
Если выплатить сразу всю задолженность по зарплате, можно сразу закрывать предприятие. Пытаемся объяснить это людям, создали примирительную комиссию. Для тех, у кого критическая ситуация, деньги изыскиваем. Я понимаю, что люди меня клянут, в этом нет ничего противоестественного. Я заинтересован в повышении средней зарплаты, потому что от нее зависит и мой заработок.
— Чем занимает свое свободное время генеральный директор Сибкриотехники?
— Вот уже несколько лет ностальгирую по своему когда-то любимому занятию — катанию на горных лыжах, но выбраться в горы так и не получается. Отдыхаю на даче, люблю что-нибудь сам вырастить. Четыре года назад посадил кедр, а он начнет плодоносить только через 20 лет, так что до шишек, скорей всего, не доживу. Из книг очень нравится Валентин ПИКУЛЬ — перечитываю и наслаждаюсь.
Для меня есть три главные ценности: семья, работа и Родина. Когда нахожусь на заводе, чувствую себя как дома. Своим дочерям я из-за вечной занятости сильно недодал внимания, поэтому постарался «отыграться» на внуке: до пяти лет был ему как мать, да и сейчас регулярно общаемся. Дочери у меня очень разные: младшая в отца пошла, в душе технарь, окончила два института — по банковскому делу и вычислительной технике, сейчас работает у нас в отделе маркетинга. А старшая — художник-модельер, шьет шикарные платья по индивидуальным заказам, но чувствует себя невостребованной. Общение с дочерьми, внуком — это источник моего вдохновения.