я иногда замечаю, что слишком много меня становится», — смеется она. Но ничего не попишешь — как говорится, «назвали груздем». А о Елене уже не год и не два говорят как об одном из лидеров молодого поколения сибирских художников, ярком и одаренном живописце. Участие в конкурсных выставках, таких, как «Аз.Арт. Сибирь», «Молодость Сибири», «МоЯ Югра», «Сибирь — XI», «Мой город», «Художник года» и других, приносят ей неизменные победы. Одна из таких победных работ — «Изумрудный город» — стала брендом Городского музея «Искусство Омска». И вот при том что слава бежит уже впереди нее и что первая персоналка случилась еще на выпускном курсе худграфа, выставка живописи Елены БОБРОВОЙ, проходящая сейчас в Музее изобразительных искусств имени М.А. Врубеля, — первая. Первая музейная. Все прочие были на других площадках. Первая большая — около тридцати работ. И первая, где художница предстает действительно сольно, а не в паре с кем-то из друзей. В это даже как-то не верится. Но вот тут-то проявляется одна из мудрых черт Елены: не частить, показывать только достойное и тогда, когда действительно накопилось.
За неделю до выставки мы сидели в мастерской, пили кофе, смотрели на дождь за окном. Мастерскую в Союзе художников на улице Лермонтова Елена получила не так давно. До этого обитала на Нефтезаводской, находя и в этом плюсы — организовала выставочный проект «НЗ-42» с соседями и единомышленниками.
Лена, — вдруг возникает у меня вопрос, — а что, как и когда повлияло на выбор профессии?
Я не знаю, честно говоря, что повлияло. Наверное, в этом отношении я счастливейший человек. Я вот сейчас смотрю на некоторых своих студентов в Институте сервиса, которые не знают, что им делать после окончания вуза. А у меня никогда не было мысли, что может быть как-то по-другому. Когда я еще была маленькая и сидела что-то гам раскрашивала, родители меня спросили: «Хочешь в изостудию ходить?». Хочу! Пошли изостудии одна за другой. «Может быть, тебе и в художку хочется?». Да! Я начала ходить в художественную школу. И после этого у меня даже вариантов не осталось, куда поступать. Я всегда знала, что пойду на худграф.
У вас там были настолько разные педагоги. Сергей Николаевич КРАМОРОВ — график, причем тяготеющий в последнее время к компьютерной графике, к дизайну. Георгий Петрович КИЧИГИН — живописец, приверженец сорреализма. Виктор Иванович МАСЛОВ — тоже живописец, тонкий лирик. Вот как среди таких противоречивых влияний сложился свой стиль? Что каждый из педагогов привнес в его формирование?
КРАМОРОВ для меня — именно такой вот учитель. Мы его боялись ужасно! (Смеется.) Он нам постоянно говорил, что мы бездарности и что из нас ничего не получится. Но как-то это было хорошо, это было очень правильно, потому что у нас не оставалось никаких ненужных иллюзий. Он их разрушал. И, конечно, все то, что заложено в рисунке, все понимание пространства — это исключительно КРАМОРОВ. При том что он сам исповедует конструктивный рисунок, он нас все время ругал за чрезмерную жесткость. И у меня, наверное у одной из немногих, получалось вести рисунок более мягкий. И, к всеобщему изумлению, он меня даже хвалил. Так что КРАМОРОВ для меня — это рисунок.
А с живописью все было сложнее. Потому что нашу группу сначала передали из одних рук в другие, потом начались какие-то курсы по выбору, на которых тоже сменялись преподаватели. И вот так — с этим немножко поговоришь, с тем немножко поговоришь. А с КИЧИГИНЫМ у меня в большей степени связано даже не обучение в институте, а диплом. Он был моим дипломным руководителем, мы разговаривали с ним не о технике, а о тематике, о содержании работ. И самое главное, что я вынесла из этого, — я поняла, кто такой художник. Весь сложный мир его чувств и переживаний. Поняла, насколько в нем все это бурлит и взаимодействует, какая за всем этим стоит колоссальная работа.
Ну а с МАСЛОВА, наверное, весь мой живописный путь начался. Когда у нас пошли курсы по выбору, мы общались с преподавателями в таком формате: приносили работы, показывали, выслушивали критику, уходили, делали заново. Такая система. И вот нам нужно было портреты писать. Я с вдохновением, с полной самоотдачей написала два автопортрета. МАСЛОВ что-то говорил, говорил. Сначала положительное, я уже уши развесила. А потом говорит: «В общем, у тебя вкуса нет». Я говорю: «Подождите!». Начала возражать. А он: «Вот если хочешь мне доказать, что вкус есть, что ты тут стоишь разговариваешь? Иди и делай». Я ушла. И за неделю я написала 22 портрета! Это была такая хорошая творческая злость. Я поставила работы в аудитории, как раз по периметру. МАСЛОВ бегал от одной к другой и издавал какие-то восклицания. Он просто не ожидал, что я столько накрашу! Я не хочу сказать, что там были гениальные вещи. Что там могло быть за неделю! Но я старалась, как могла. И с этого момента у нас начался активный диалог и такое хорошее сотрудничество.
Если говорить о технике, о манере, мне почему-то всегда казалось, что у вас есть что-то общее с Евгением ДОРОХОВЫМ. Вот то, как краска ложится, эти мазки, которые объемны, эти сочетания контрастных цветов.
Да, ДОРОХОВА я, наверное, где-то в конце обучения для себя открыла. Мне еще иногда говорят, что в моих работах есть что-то похожее на БАЙМУХАНОВА. Но БАЙМУХАНОВА я узнала гораздо позже. Фамилию слышала, но как-то в ту сторону не смотрела. А на ДОРОХОВА я смотрела! Мне очень нравились его дипломники — выставки же дипломных работ в институте висят. Мне был интересен подход, нравилось сочетание фактур. Тем более у нас всегда была лессировочная живопись, академическая — то, что мы делали на занятиях. А тут — о, что-то непонятное! Это меня вообще восхищало.
Ваш излюбленный жанр — пейзаж, городской, деревенский. Но там всегда присутствуют люди или один человек. Или еще что-то такое, что делает пейзаж сюжетным. Для вас это обязательно — какую-то историю рассказать, пусть даже в пейзаже или натюрморте?
Я всегда рассказываю какую-то историю. Причем иногда это очень конкретная история, но так как у меня, может быть, нет возможности рассказать ее словами, я собираю в работу чаще всего метафоры. Для меня пейзаж — это набор символов, которые у меня копятся. И тех мест, которые изображены, не существует в действительности, они собраны, составлены из разных воспоминаний. И мне так удивительно, когда люди узнают их.
Проект «НЗ-42» будет продолжаться после того, как вы сами покинули эту территорию?
Насчет именно «НЗ» не знаю. Мы ведь зачем начинали этот проект? Сейчас такое время, когда все мы разрозненны, если общаемся, то больше в Интернете. А хотелось, чтобы люди, художники начали активнее общаться между собой, чтобы наладилась какая-то своя среда. И в принципе более или менее это удалось. Участники нашего проекта лучше узнали друг друга, у нас потихоньку налаживаются контакты с другими городами. Поэтому я думаю, что какие-то проекты еще будут. Вот, в частности, мы хотим повезти омских художников в Питер, сделать совместную выставку: Санкт-Петербург — Омск. У нас есть множество ребят талантливых, которые мало выставляются или не выставляются вообще, хочется помочь им раскрыться. Вообще хочется хороших выставок, с каким-то отбором, с концепцией читаемой. Тем более я отвечаю за творческую молодежь в Союзе. (Смеется).
Вы любите путешествовать. И однажды вы сказали, что вам интересно везде бывать, везде выставляться, но жить вы хотите все-таки в Омске. Вот это не изменилось?
Нет. Причем чем чаще получается где-то бывать, тем крепче намерение все-таки только бывать. Мне кажется, что Омск очень хороший город для творчества.
А чем хороший?
Энергетикой своей. Мы ведь еще почему с Питером за эту выставку ухватились? Очень много есть схожего в атмосфере городов. Единственное, у нас есть такая тенденция — оседать. Поэтому очень важно человека периодически трясти в разные стороны, чтобы не оседал, не увядал. Но с точки зрения работы у нас, мне кажется, очень хорошая конкурентная среда. У нас много самых разных художников со своими техниками, манерами, направлениями. Есть на кого равняться, с кем соревноваться и куда расти.
Елена Владимировна БОБРОВА
Живописец. Родилась в Омске. Окончила факультет искусств ОмГПУ в 2005 году.
Член Союза художников РФ с 2010 года. Победитель международных, всероссийских, межрегиональных, областных и городских выставок-конкурсов.
Работы Елены БОБРОВОЙ хранятся в музеях и частных коллекциях Омска, Томска, Павлодара, Харбина, Кельна, Берлина.