Татьяна БУГАЕНКО: «В МАСТЕРСКОЙ КАК НА ЛАКОКРАСОЧНОМ ЗАВОДЕ, А РАБОТ НАТАСКАЕШЬСЯ — АЖ РУКИ ДРОЖАТ»

Даже при внешней хрупкости женщина-живописец должна обладать твердым характером и упорством

В числе радостей жизни заслуженный деятель культуры Омской области Татьяна БУГАЕНКО называет музыку, литературу, путешествия. Хотя куда бы ни уезжала, она старается не пропустить сибирское лето — такое короткое и яркое. Краски родного Омска кажутся ей по-особенному интенсивными, богатыми на нюансы. А уж она-то знает в этом толк!

За руль — да, за мольберт — нет

В нашем городе много художественных династий. Татьяна БУГАЕНКО — представительница одной из них. Ее отец — известный скульптор-монументалист, заслуженный художник РСФСР Федор БУГАЕНКО, мама была в свое время художником-полиграфистом. Работы Федора Дмитриевича хорошо известны омичам, особенно старшему поколению. Это и ансамбль в сквере имени Борцов революции, и скульптурная группа у городского Дворца пионеров, и памятник Карою ЛИГЕТИ в Воскресенском сквере. Памятник, кстати, был незаслуженно снесен и заброшен. Сейчас выдвигаются идеи По его реставрации и возвращению на прежнее место.

Несмотря на то, что, например, водить машину отец учил дочерей едва ли не с детства, о том, чтобы они унаследовали профессию художника, Федор Дмитриевич не хотел даже слышать. Супруга поддерживала его в этом. «Это я теперь понимаю, что родители хотели нам добра, оберегали от трудностей, — говорит Татьяна. — А тогда я просто рыдала». Когда в городе открылся технологический институт, она поступила туда на художественно-«1 Фенологический факультет. Но закройщиком быть не собиралась, а сразу занялась живописью. Отцу, который был одним из преподавателей, в конце концов пришлось с этим выбором смириться.

Мужской род, единственное число

Вступив на художественную стезю, на первых порах пришлось часто огорчаться. Сталкиваться с забивающим все соцзаказом, драконовскими выставкомами, пренебрежительным отношением к женщине-художнице. Что говорить, ведь и само, слово «художник» вроде бы мужского рода. Спасала фамилия. «Мне как-то рассказали, что в Москве один искусствовед из комиссии, поглядев на мои работы, сказал: «Ничего так парень пишет», -улыбается Татьяна. — А папа мне никогда не протежировал, у нас такого не было».

Хорошо, что на пороге уже стояли 1990-е. Жизнь изменилась. С одной стороны, ты оказался брошен в свободное плавание, из которого мог и не выплыть, с другой -открывались манящие перспективы. Художники творили что хотели, показывали любые работы, собирались в сообщества, открывали галереи. «Мы тоже пробовали себя: в 1992 году открыли галерею «Март», — вспоминает Татьяна. — То есть несколько художников, собравшись вместе, такая «кучка-могучка», могли сформировать выставку и даже издать к ней печатную продукцию. Конечно, не все работы были приличного художественного уровня, но экспериментов было море. А что делалось тогда на творческих дачах, в домах творчества! Помню, на Байкале мы работали днем и ночью, это был какой-то взрыв. В те же годы в Москве прошли первые аукционы «Сотби», «Рождественские» с участием иностранцев. С успехом на этих аукционах появилась некоторая уверенность в себе, пришло понимание, что мы хорошие художники, что мы востребованы и можем создавать произведения, которые достойны занять место в любом музее».

«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем»

Появилась и возможность свободно путешествовать. Для Татьяны БУГАЕНКО поездки за границу стали глотком свежего воздуха. Любому художнику важно прикосновение к сокровищам мирового искусства. Посещая знаменитые музеи, такие, как Центр Жоржа ПОМПИДУ в Париже или Музей современного искусства в Нью-Йорке, она испытывала гордость, встречая там в значительных количествах произведения КАНДИНСКОГО.

Заграничные поездки дали и щедрый материал для работы, путевые наблюдения стали основой пейзажей. Их БУГАЕНКО создает, словно джазовую импровизацию. Она легко импровизирует с фактурой и цветом. И Нью-Йорк, Венеция или Париж становятся у нее не конкретным городом, а только ощущением, образом его. Может быть, чуть больше конкретики прослеживается в изображении Омска, и то потому, что мы узнаем знакомые очертания крыш Любинского проспекта или купола Успенского собора. А тут — цветные квадратики, напоминающие разбившуюся на пиксели картинку (Time sguare, «Туман над Римом», «Дождь в Манхэттене», «Бродвей»). И нет реальности с ее бытовыми подробностями, есть идеализированный, ассоциативный образ, созданный художницей. Иногда кажется, что она, как тепловизор, изображает не предмет, а излучаемый им свет.

В таком же почти абстрактном ассоциативном ключе Татьяна БУГАЕНКО пишет природные пейзажи, натюрморты, натурные композиции. Основное обозначается несколькими линиями, все остальное вновь тонет в энергичных мазках, всполохах света и цвета. Цвет очень важен для художницы, поскольку он способен выразить настроение, ритм, поэтику письма. А БУГАЕНКО по своей художественной сути нежный лирик, который живет чувством, впечатлением, экспрессией. «Мир в цвете» —
называлась ее последняя по времени персональная выставка.

Корни и ветви

Она много работает. Застываешь от неожиданности, когда слышишь эту цифру: около ста работ в год. Причем маленьких полотен БУГАЕНКО не создает принципиально. «Не могу, — говорит художница.

Точнее, могу, но не хочу. Большой холст тебя обволакивает, ты попадаешь в его атмосферу, в его пространство — это совсем другие ощущения. Клод МОНЕ в конце жизни писал огромные холсты, метров по семнадцать. И стоя перед таким произведением, ты оказываешься в каком-то особом мире, живущем по законам живописи и цвета. Что может быть лучше!» Ну а чего стоит хрупкой женщине перемещать большие работы в рамах, можно себе представить. « Когда выставку готовишь, натаскаешься за день, потом руки дрожат, — соглашается она.-Живопись вообще « вредное производство». От разбавителей, лаков сильнейшие испарения, весь день этим в мастерской дышишь».

Быть папиной дочкой всегда было непросто. Вернее, Татьяна и не была — ее так часто воспринимали. Даже в Союз художников вступить было проблематично. А однажды вышла очень едкая статья о детях знаменитых художников. Многим она тогда ударила по рукам,, но, что хуже, у кого-то действительно пропала вера в себя. Татьяна эту веру, это внутреннее упорство сохранила. Наверное, просто потому, что вне искусства, вне живописи она себя не представляет.

Глядя на своих студентов (Татьяна БУГАЕНКО является доцентом кафедры дизайна рисунка и живописи .Омского государственного института сервиса), она радуется, что у нынешней молодежи больше возможностей. Уже сейчас многие из них применяют где-то свои способности и первые навыки: работают на оформительских заказах, пытаются заниматься творчеством. Выпускники и вовсе остро востребованы, правда, по большей части в Москве, Питере, Екатеринбурге.

Дочери Диана и Муза тоже окончили институт сервиса. Недавно на выставке-конкурсе несоюзных художников Диана (младшая) представила две работы: «Ночь в Риме» и «Вечерняя Флоренция». На итальянском «пленэре» они были вместе с мамой. Светящийся оранжевый пейзаж, словно сложенный из апельсиновых корочек, очень напомнил характерный художественный почерк Татьяны. Это, конечно, немного настораживает — каждый художник должен иметь собственную манеру самовыражения. Впрочем в начале пути все еще оглядываются на родителей. Наверное, вот так — из мощных корней, которые прорастил в омском художественном пространстве Федор Дмитриевич БУГАЕНКО, вырос крепкий ствол и стали прорезаться молодые веточки. Пожалуй, в этом продолжении и есть суть жизни, да и суть творчества.

Вера РАКОВА, искусствовед, доцент Сибирского федерального университета:
«Творчество Татьяны БУГАЕНКО многообразно и разнопланово. Как ищущий и взыскательный мастер, поднимая вечные темы любви, веры, глубины чувств, радости переживаний, она внесла весомый вклад в становление современной сибирской живописи второй половины XX — начала XXI веков. Татьяна БУГАЕНКО — художник, обладающий особенным живописным даром. Ее творчество отличает эмоциональность и цветовая насыщенность -это сплав лучших традиций европейской экспрессивной живописи и русской глубины обобщения образов. Романтизм и живописная экспрессия одинаково присущи ее живописным полотнам. За формальными поисками ее живописи, несомненно, кроется чувство ощущения и познания красоты предметного мира, окружающей природы и человека»