Дремучее, вязкое, зыбучее, неподъёмное; чтобы хоть как-то самостоятельно изменить его, вычистить Авгиевые конюшни своей картины мира, необходимо приложить столько усилий — ни в сказке сказать, ни пером описать!
Мы никогда в жизни не согласимся поверить в то, что противоречит нашим знаниям. Это может произойти только в случае упорной кровопролитной борьбы между консерватизмом сознательных конструкций и антагонизмом инородных парадигм. И, в конце концов, поглотив новое знание, отшлифовав и переварив, мы вновь оказываемся всё у того же болота, среди тоскливо качающихся над ним хрупких нежно-салатовых стебельков — ростков интеллектуально-духовного самосовершенствования, под свинцовым небом социальных рамок и индивидуальных ограничений. И только выйдя за грань обыденности, прервав навязчивую иллюзию внутренней гармонии, лишь на миг приподняв покрывало красавицы Майи, ощущаем этот древний застоявшийся болотный запах. Перед внутренним взором всплывает образ васнецовской Алёнушки…
Для меня существуют две личности, воплощающие в себе этот мифический образ, две стихии — внутриличностная тематика в творчестве Лауры и суицидо-социальная экзальтация Янки, её отчаянный ангедонизм. Два ракурса одного целого: если Лаура живет надеждой, и даже сквозь боль, страх и одиночество в ней пробивается нежный, маленький, беззащитный огонёк веры в светлое будущее, в идеальную — всепоглощающую и всеобъемлющую любовь, то Янка навсегда потеряла всякую надежду, она не приукрашивает безысходную действительность, не пытается скрыться от убийственной правды за холодным занавесом несбыточных грёз и бессмысленных слёз. И всё же, они — об одном — об абсолютной нелепости законов внутреннего уклада жизни, закостенелости понятий и непоколебимой зацементированной неспособности (и нежелании!) людей что-то понять, о неприятии мира внешнего, полного случайностей, отчаянья и боли, миром внутренним, нежным и хрупким, миром любви.
Как же трудно осознавать это. Гораздо легче забыть о проблеме, уйти в работу, друзей, завязнуть в непроходимом болоте сна, в котором уже не нужно ничего, потому как ничего и нет. Но им, однажды нашедшим свой путь, прореху в небе, сквозь которую еле заметно сочился свет, им не дано забыть, им приходится искать другой выход:
Но не тем холодным сном могилы —
Я б хотел навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы…
(М.Ю.Лермонтов)
Янка не выдержала: слишком много для одного человека Вселенской боли, слишком долго ждать перерождения, все глубже увядая в трясине.
Смерть, как скачок:
Прыг на землю,
Скок на небо, —
(Е.Летов)
смерть, как необходимость:
Все дороги узлом, все узлы — топором…, —
(Янка)
смерть, как обретение свободы:
Параллельно пути чёрный спутник летит,
Он утешит, спасёт, он нам покой принесёт…, —
(Янка)
смерть, как неизбежность:
Придет вода,
Придет вода!
Да, так и будет…
(Янка)
Янка затронула слишком глубинные основы мироздания, заставив их колебаться в такт музыке её боли, резонируя с мелодией отчаянного одиночества, с аккордами осознания нелепой гармонии Вселенной, которой чуждо всё человеческое и, в частности, сострадание. Тысячи людей заговорили о Янке, не сговариваясь, споря и пророчествуя, чувствуя и фанатея, но всегда — преклоняясь перед её талантом. Сочетание аутентичного фольклора, сильного и красивого голоса, социально-депрессивной тематики текстов, музыки в стиле панк-рок нашло короткие пути в сердца не только представителей панк-культуры. Однако оно же предрешило конец её творческого пути: Янка — как и любой творец — саморазвивающаяся система, ищущая новые пути, как в творчестве, так и в жизни, изменяющаяся под воздействием любых сил, ведущих к свету, самосовершенствующаяся, подверженная духовной эволюции и мировоззренческим революциям — она не могла не чувствовать грядущие перемены, она понимала необходимость следующего перерождения, осознавала, что суицид — не единственный выход, что невозможно стоять на месте — надо двигаться дальше. Но люди, привыкшие жить в пространстве стереотипов и клише, навешивая ярлыки на всё и вся, не склонны принимать какие бы то ни было изменения, а особенно — в своих идолах, каким стала и Янка. К тому же, до смерти сложно возвращаться в мир света, однажды побывав в манящей, вязкой тине депрессии. Очень чувствительная, ранимая, нежная, Янка не выдержала многоуровневого прессинга, отдавшись во власть фатальной неизбежности:
Продана смерть моя…
Десятки газет и журналов запестрели статьями о непревзойдённом таланте Яны Дягилевой, о несправедливом неприятии её творчества официальной культурой, о том, как безумно жаль… слова… Слова… Потоки слов. Ну да, ведь Вселенная не терпит пустоты — она тут же заполняет освободившееся место мёртвой водой.
P.S. (от редакции) «Мы пройдем по мосту там, где Янка плыла…» (Лаура).
Совсем недавно была годовщина гибели Янки… В Омске, ставшем ей могилой (символической), царило кладбищенское спокойствие. Лишь жалкая кучка ребят с гитарами собралась в одной из аудиторий филфака ОмГТУ и устроила вечер памяти. Который был настолько нелеп, что даже критиковать или ругаться смысла нет.
Её всё равно не вернуть.