Наверное, вам попадались в газетах объявления: «Куплю старые пластинки за любую цену». Казалось, кому нужен этот хлам, когда магазины ломятся от аудио-кассет и дисков… Помнится, мы на дружеских пирушках в веселом кураже даже запускали в небо с балконов черные кругляши под видом «летающих тарелок». Никогда не рассказывайте об этом настоящим винильщикам, иначе у них может быть сердечный приступ.
— Все эти ваши магнитофоны и суперцентры — полная туфта, — сказал Андрей Самарский. — Лазерный диск — это мертвый плоский искусственный звук. Настоящие винильщики не променяют свои пластинки ни на что, тем паче на пресловутые «компашки».
Андрей бережно берет пластинку в руки, опускает на краешек иглу:
— Вы слышите этот шорох? Это ведь тоже музыка!
Ему было лет тринадцать, когда отец в начале восьмидесятых годов прошлого века купил дорогущую по тем временам аппаратуру «Эстония». А друг отца принес двойной фирменный альбом группы «Битлз». Вот тогда-то Андрей впервые почувствовал, насколько разительно отличается звук на пластинке от звука на кассетах, которые гоняли старшая сестра и ее друзья. Им лишь бы гремело пошибче и побыстрее. Зато Андрей больше не прикасался к кассетам.
Он стал завсегдатаем музыкальных магазинов, но хороших, качественных пластинок там практически не водилось. А если и появлялись, то мгновенно расходились по «своим».
— Наши, советские, особой ценности и не представляли, хотя фирма «Мелодия» иной раз выпускала очень неплохие пластинки. Мы брали так называемые «соцлаговские» — венгерские или болгарские, но удачей считалась, понятно, «капиталистическая».
Музыка, считает Андрей, страшно сильная вещь. Она может изменить мировоззрение человека, сделать его мыслящим или — наоборот — дегенератом. В годы его школьной юности собирали пластинки ранней Аллы Пугачевой, групп «Машина времени», «Динамик», «Воскресенье», когда исполнители были еще искренними и ненапыженными от гордости. Гонялись за редкими тогда зарубежными командами.
— Их музыка, конечно в отличной записи, давала ощущение свободы. А наутро придешь в класс — и снова: любите, дети, дедушку Ленина и коммунистическую партию… но я уже был другим, все кругом казалось чушью и дурью, — вспоминает Самарский. — А нынешние песенки? Тошнит от «шоколадного зайца, ласкового мерзавца» или от призыва. «Убей мою подругу!». Такую дрянь только на кассетах и тиражируют.
Фирменные пластинки стоили дорого. До 50-60 рублей при средних родительских зарплатах в сто двадцать рублей. Но пацаны отказывались от многих простых радостей, экономили на всем, только бы добыть бесценный «винил». Андрей признался с чуть заметным румянцем, что подворовывал в магазинах полиэтиленовые «одежки» для пластинок, незаметно снимая их с каких-нибудь дешевеньких дисков. Позже, в начале эпохи магнитофонов, купить пластинки становилось все труднее. Тогда любители стали обмениваться или выторговывать их друг у друга. Самарский однажды буквально затерроризировал одного коллекционера, звонил каждый день, узнал адрес и торчал у подъезда. Тот в конце концов сдался и вынес вожделенную пластинку, правда, продал в пять раз дороже номинала. Но для Андрея деньги имели куда меньшее значение, чем счастье слушать музыку.
У каждого собирателя наступает момент, когда он осознает: хватит гоняться за количеством, ведь престиж вовсе не в солидной цифре штук, а в качестве. С чем-то, не особенно важным для себя, можно и расстаться — предложить баш на баш или выручить деньги для приобретения другой. Поэтому Андрей не любит вопросов типа «а сколько их у тебя?». Сегодня — столько, завтра число может измениться.
Истинного любителя черных дисков можно определить по одному лишь взгляду на них, «поплывшему» от обожания.