Как-то уж очень выделялась высокая широкоплечая фигура слегка сутуловатого гражданина в плаще и широкополой шляпе, ныряющего от одного продавца фруктов к другому. И, надо сказать, продавцы тоже чувствовали нечто необычное в покупателе. То ли смущали его размеры, то ли предлагаемые за товар купюры: новенькие, хрустящие пятидесятирублевки. Между тем человек этот вполне определенно чего-то добивался, рассчитываясь за следующий килограмм яблок вновь вынутой крупной купюрой. Яблоки он эти чуть погодя вываливал в ближайшее мусорное ведро, и процедура повторялась. И если кто-нибудь из продавцов в этот момент мог бы наблюдать за состоятельным товарищем, безусловно, отметил бы для себя эту несуразность. Но так случилось, что все они были поглощены своими интересами. Дородная торговка кинулась менять зеленую купюру, крупный грузин, казалось, сгибающийся под тяжестью собственного носа над сморщенным урюком, так же очень даже радостно глянул на «зелененькую». Молодой казах, едва выглядывающий из-за горы арбузов, наравне со всеми остался доволен покупателем. Ощущалось что-то положительно приятное в получении из рук этого гражданина больших денег, что, быть может, давало возможность почувствовать себя причастным к чему-то большому.
Таким образом, за полчаса девять торговцев разменяли незнакомцу в плаще и широкополой шляпе девять купюр. Десятый, точнее, десятая — продавец табачного ларька — повертела купюру и, подмигнув, пошутила: «Сам, что ли, нарисовал?» И надо так статься, что человек, склонившийся над окошком, повел себя очень подозрительно, как если бы и впрямь сделал это тут же за углом. Побледнел, затем покраснел и, ни слова не говоря, пошел торопливо прочь. Продавщица, видимо, смекнув что-то, завертела в руках бумажку и более пристально присмотрелась к особенностям ее узора. Определив в ней наметанным глазом некую странность, она, заголосив, побежал за парнем. Тот, очевидно, не ожидал такой прыти от старушки, потому смутился. Впрочем, быстро оправившись, выбросил вперед правую руку, резко развернулся, и побежал. Оглушенная ударом, продавщица еще долго не могла понять, что с ней произошло. Подошли люди и попытались привести ее в чувство. Наконец она смогла членораздельно прошептать: «Фальшивку, гад, сунул» Только тут народ заметил в руке, стирающей с лица кровь, зажатую банкноту. Побежали за милиционером.
БОГАТЫЙ ХУДОЖНИК
Днем позже в Омске случилось еще одно странное происшествие, на первый взгляд к событиям на колхозном новосибирском рынке не относящееся, и впоследствии самими участниками истолкованное по-разному. Художник восьмого профессионально-технического училища Владимир Воодь собрал всех своих друзей и закатил пир. Водка и коньяк лились рекой, а потому у приглашенных не было времени осведомиться о причинах застолья. Наличие денег на масштабное торжество своим товарищам Владимир Воодь объяснял бесхитростно: выиграл в лотерею. Этого оказалось достаточно. Художник был возбужден, мечтал вслух, делал прожекты на счет своей последующей жизни, в его понимании, богатой на прелести и самые положительные эмоции, которых, по его мнению, он был лишен. Это обстоятельство также никого не побудило к излишней любознательности, ибо все были прекрасно осведомлены о непростых взаимоотношениях Володи с супругой. У четы Воодь семейная жизнь не ладилась, случались частые недоразумения скандального характера…
Прошла неделя после того памятного возлияния, и вдруг собутыльников по одному начали вызывать в Управление внутренних дел Омского облисполкома, где им задавали странные вопросы о личности их друга Володи. Вопросы имели направленный характер: не делился ли в последнее время секретами, не говорил ли, откуда деньги. О причинах же интереса милиции к личности художника следователь уклончиво отвечал в том духе, что, мол, в свое время все узнаете. С тем удивленные товарищи Воодя и расходились по домам. Но они бы еще более удивились, если бы узнали, что на следующий день после той памятной попойки в комнату общежития ПТУ, которую снимал Владимир Воодь, постучал молодой крепыш в милицейской форме и оставался там довольно продолжительное время.
Заместитель начальника Ленинского РОВД Юрий Овсянников, а именно он стоял на пороге, начал без обиняков:
— Здравствуй, Володя, узнаешь?
Володя улыбнулся и пропустил гостя. Юру Овсянникова Воодь помнил хорошо. Учились в одной школе, вместе занимались боксом, и вот теперь… Этот самый Юра — милиционер. Правда, пути их давно разошлись. Воодь продолжил спортивную карьеру, стал мастером спорта СССР. Юра поступил на юридический, но чтобы милиционер…
— Володя, скажи честно, где ты был 24 октября? — оборвал лихорадочные мысли художника голос товарища.
Володя побагровел, но справился с собой. Он слегка наклонил голову, затем тяжело вздохнул и отвернулся к окну.
— Взгляни, это к нам поступил фоторобот из Новосибирска, — капитан протянул листок с изображением, очень похожим на Володю.
Художник равнодушно посмотрел на листок, потом на капитана и, усмехнувшись, кивнул головой.
— Я там был, я. Вот уж не думал, что именно тебе придется…
Слезы еще долго катились из глаз Воодя, он рассказывал капитану о своей судьбе, о том, как он одинок и что единственным смыслом его жизни в последнее время было доказать себе, что он что-то да значит в этом мире. Говорил он открыто, как, наверное, ни на одном последующем допросе. Во время рассказа милиционер сосредоточенно покусывал губу, и, казалось, его совсем не интересовали подробности падения товарища. Отчасти это было правдой. Нет, конечно, в «момент истины» он почувствовал законную брезгливость. Но чем дальше Воодь рассказывал о своих внутренних переживаниях, «до которых никогда никому не было дела», милицейский инстинкт притуплялся все больше и больше, уступая место также вполне естественному в такой ситуации желанию помочь оступившемуся. Он прекрасно понимал, что единственный шанс спасти товарища — чистосердечное признание. В противном случае тому грозила исключительная мера наказания, связанная уже не с лишением свободы, а жизни. Суровые советские законы, в коих он не сомневался, показали бы в очередной раз карающую свою длань, кто-нибудь из начальников, И НЕ ОДИН, обязательно заработал бы звездочку и повышение — «а человека уже не было бы». Об этом-то и думал капитан. Перспектива просматривалась, прямо сказать, печальная. Все говорило за то, что Воодя не пощадят даже в том случае, если он, Юрий Овсянников, отличник МВД, что-нибудь и сообщит положительное о бывшем однокласснике на суде…
ИСТОРИЯ «ФАРМАЗОНЩИКА»
Три дня спустя в кабинете замначальника областного УВД Анатолия Бабикова случился телефонный разговор, имевший очень большие последствия для судьбы художника. Юрий Овсянников, доложил начальнику, что его товарищ «сознался в преступлении, но только надо подождать, покуда он сам не явится с повинной». Бабиков, как ни велика была тяга тут же сообщить руководству об удаче, решил повременить и дал время на окончательное урегулирование вопроса с «явкой»…
Три дня Юрий Овсянников не выходил на связь и не ночевал дома. Как человек опытный единственным условием сохранения жизни своему товарищу он видел в том, чтобы Воодь не только явился с чистосердечным признанием, но и принес с собой все-детали и узлы агрегата для производства фальшивых купюр. С этим-то и были затруднения. После того как Воодь ретировался с новосибирского колхозного рынка, он уничтожил станок, утопив в Иртыше все его комплектующие вместе с клише. Поэтому меж товарищами решено было извлечь эти вещицы со дна своими силами. Все это время милиционер и фальшивомонетчик бултыхались в ледяной воде под удивленными взглядами пешеходов, решивших в конце концов, что это местные моржи встречают сезон. И все же
как они ни старались, выудить предметы преступного промысла не удалось.
Тогда и решено было «сдаваться просто так».
Подполковник Лежнин был уведомлен заранее о предстоящей явке с повинной, а потому был готов к долгому и обстоятельному разговору с преступником, может быть, по душам, а может, и наоборот — в зависимости от обстоятельств.
Воодь свое слово сдержал — рассказал обо всем без утайки. Начал с незапамятных времен, когда он, еще будучи подростком, в 1950 году «фабриковал денежные билеты десятирублевого достоинства», которые сбывал на местном рынке торгующим бабушкам. 12-летний Воодь, проживающий в то время в селе Старая Рига Калачинского района, часто ради забавы занимался рисованием денежных знаков. Это обстоятельство было впоследствии подтверждено свидетелями и изъятыми с квартиры недорисованными 10-рублев-ками и начатой 50-рублевкой. И эти способности подростка были приняты во внимание некой прежде судимой гражданкой Шмаргалевой, которая, придя в село Лотки, попыталась приобрести в сельпо чекушку водки за нарисованные мальчишеской рукой 25 рублей. Там же она и была изобличена бдительной продавщицей и задержана при посредстве возмущенной до крайней степени общественности. В карманах у гражданки оказались еще два билета по 25 рублей каждый. Ей дали большой срок, а Володя отделался легким испугом: за малым возрастом его оставили на свободе…
Казалось бы, сильное потрясение судебным процессом должно было раз и навсегда отбить охоту у мальчика поступать нехорошо. Действительно, склонность к правонарушениям на время угасла.
Перебравшись в Омск, после окончания Ленинградского института физической культуры, Воодь развил у себя кроме очевидных спортивных наклонностей еще и художественные способности. По отзывам специалистов, он довольно неплохо писал портреты. С 1963 по 1970 год не раз помогал своим товарищам в некоторых темных делишках. Сводились они к производству фиктивных документов о среднем образовании, необходимых для поступления в вуз. Всего таких счастливчиков, которые получили впоследствии высшее образование благодаря талантам Владимира Воодя, в деле фигурировало около десятка. Но все они за давностью совершенного преступления от уголовного преследования освобождались.
Единственным интересующим следствие моментом, оставшимся так и не понятым, было то, как мог простой советский спортсмен изготовить кустарным способом очень похожие на настоящие деньги. Возникали сомнения, не оговаривает ли он себя? Развеять их помогли водолазы, извлекшие со дна Иртыша в указанных Воодем местах все элементы преступного промысла — детали пресса, а главное — клише.
КЛИШЕ ИЗ УТЮГА
— Не помню, когда, но уже после выпуска новых, образца 1961 года денег я стал подумывать о возможности применения в этой области своих способностей, — пояснил следователю Воодь этапы своего разложения.
Далее он рассказал, что в 1965 году приобрел в сберкассе купюру пятидесятирублевого достоинства. В том же году бросил работу в ДСШ «Труд» и перешел на должность маестера производственного обучения ПТУ №8.
Рисовать Воодь действительно умел превосходно, но в то же время он прекрасно сознавал, что этого все-таки недостаточно. Поэтому, перелопатив горы литературы, сам разработал и сделал чертежи станка-пресса, клише и научился многому другому, необходимому в таком тонком деле. Сразу для себя решил, что подделывать будет пятидесятирублевки. Почему не взялся за купюры более мелкого достоинства? «Потому что их уже до меня подделывали, а вот подделать пятидесятирублевку предстояло мне первому — это, что ни говорите, а завлекательно даже».
Ну а начал он свою подпольную преступную деятельность с воспроизводства на бумаге водяных знаков. Здесь возникли проблемы — с бумагой. Однако, перепробовав уйму разных сортов, Воодь случайно наткнулся на более-менее подходящую — из почтового набора производства Ленинградской фабрики. Бумагу эту он промокнул с обеих сторон нитроклеем, но только после того как нанес на нее при помощи трафарета «водяные знаки» — силуэт Ленина. Далее он выпилил ножовкой из подошвы электрического утюга 4 пластины размером 14х7 сантиметров, на их гладкой поверхности гравировал острием бритвы узоры взятой для образца купюры, переносимые на пластины посредством тонкой пленки. Первое свое клише Воодь мастерил полтора года. Но потом работа за