Вообще-то книга омского писателя Александра Лейфера, вышедшая недавно в свет, называется «Мой Вильям». Но достаточно произнести это имя — тут же многим придет на ум и фамилия.
Омичам, которым за 40, она знакома наверняка. Не Шекспир, разумеется, а Озолин. Стоит только прищуриться и представить себе Омск, к примеру, начала 70-х — на его перекрестках появится он, человек в тельняшке и кожаной куртке, атлетично сложенный. На всех фотографиях, в том числе и последней, — мальчишеский взгляд. В ту эпоху, когда все шагали в ногу со временем, он был — кот, гуляющий сам по себе с вытаращенными от удивленья глазами. И при жизни стал в городе нашем ходячей легендой. Его книжка «Песни для матросской гитары» разошлась многотысячным тиражом за 2 дня, тогда как заунывная лирика собратьев по цеху годами лежала стопками на прилавках.
Вильям Янович был не только поэт, высоко оцененный самим Леонидом Мартыновым (он мечтал увидеть под одной обложкой стихи Вильяма и его отца Яна, расстрелянного в тридцатые), но и замечательный бард — Булат Окуджава признавался: «Ты, Виля, поешь мои песни лучше меня». А еще потрясающий рассказчик, художник, телерепортер, хохмач, морской волк. Изобретатель (чтоб не отвлекаться на даче от любимого занятия — сочинительства, сделал и запатентовал аппарат, сам поливавший его участок). Донжуан. Официально женат был пять раз. Последнюю, самую любимую из любимых, увел у работника обкома ВЛКСМ, изрядно подпортив себе и ей репутацию, но осчастливив себя и ее. Бросив всё — квартиры и семьи, поругавшись с родными, сорокалетний Вильям и его юная спутница уехали в другой город. Он часто менял города, адреса. Может быть, это и помогало ему оставаться свободным, а главное — порядочным человеком. Редкостный дар по тем временам. «Среди командировочных и нищих я не последним ухарем прожил», — сказал Вильям Янович. Не всегда имел при себе сто рублей, но сто друзей при нем всегда было. «Я — ноль три. Звоните», — говорил он и приходил на помощь в любую минуту.
Сейчас так не дружат. И так не живут. Читая «Моего Вильяма», я удивлялся чертам его сходства с бардом Юрием Визбором. Профессии, увлечения — один к одному. И та же открытость души. В стихах и песнях обоих — живые, разговорные интонации. Эту стихию свободной речи занес Озолин в наши края, вернувшись из странствий, морских и геологических. Он был сыном «оттепели» до конца своих дней, хотел, но не мог принять новое время. «Если не вся страна, то уж наверняка Сибирь с Магаданом и Сахалином содрогнутся, узнав об этой смерти», — писал красноярский журнал «День и ночь». А книга друга его, Александра Лейфера, — о том, что умирать Вильяму Яновичу рановато.