Интересно, что первые книги — «Шиворот-навыворот» и «Клин клином» — он подготовил, работая еще… председателем облплана, председателем облисполкома и первым секретарем Омского обкома КПСС. Книги, кстати, сатирические. Вот такой «чиновник» и «аппаратчик»! Новую книгу — «непостижимо…» составили публикации последних лет в газетах «Советская Россия» и «Красный Путь»
— Евгений Дмитриевич, Ваши газетные публикации советского времени, а также книги тех лет — за псевдонимами. Скажите честно — это потому, что стеснял руководящий пост?
— Ну конечно. Не считал для себя возможным давить на редакции, ограничивать их в правке моих рукописей, если таковая требовалась.
— Так ведь наверняка журналисты и читатели узнавали, кто есть кто!
— Наши омские — да, возможно. А московские? Одна из книг вышла же в Москве. Тоже под псевдонимом. Кстати, до сих пор горжусь, что некий «Евгений Дмитриев» получил премию за лучший рассказ в «Литературной газете» за 1972-й год.
— Вы, судя по разговорам, старались и официальные доклады готовить собственноручно.
— Лишь один раз за всю жизнь мне пришлось прочитать с трибуны не свой текст. Было это давно, еще в Полтавке. Вынужденно получилось. Ощущение было — пренеприятное. И я закаялся — больше никогда так. Все — сам. Другое дело — по ходу подготовки доклада приходилось запрашивать те или иные справки.
— А почему все же преобладала сатира? Почему критика? Руководящие кресла располагали вроде к благодушию… Или Вы скептик по натуре?
— Я очень рано почувствовал несоответствие между правами и обязанностями.
— Чьими?
— В данном случае хочу подчеркнуть несоответствие практики работы партийных и советских органов. Хотя политическую основу нашего советского строя составляли, по Конституции, Советы, и именно на плечи их работников ложилась постоянная персональная ответственность, Советы оказывались на деле заложниками произвола со стороны того или иного партийного деятеля. Я ведь работал и в Советах, и парткомитетах — могу судить.
Это несоответствие мучало меня, многих других очень сильно. Мы осознавали необходимость реформирования политической и экономической систем. Вот, между прочим, основная причина, по которой народ, руководители различных рангов, другие поддерживали Горбачева на первых порах. Мы-то думали, что он продолжит задуманное Юрием Владимировичем Андроповым. В недолгую свою бытность на посту Генсека Юрий Владимирович подготовил записку для членов ЦК со своими предложениями, которые намеревался вынести на всенародное обсуждение. Там были радикальные планы, способные коренным образом оздоровить общество.
Доброе дело было погублено, что называется, на взлете. Поначалу думалось — все идет не так из-за бездарности Горбачева. Оказалось -хуже. Оказалось — за этим стоит предательство.
— Вспоминаю драматический момент: Вы с трибуны пленума просите об отставке. Такого еще никто не видел, не слышал. Думаю, и в целом по стране такого не было. Тогда Вы говорили о болезни и о возрасте. Сегодня, по истечении большого числа лет, скажите откровенно: только эти причины побудили Вас к тому решению?
— В первую очередь — да, эти. Тяжелый недуг, схваченный еще в годы работы в совхозе «Паутовский» (куда я прибыл как «тридцатитысячник»), преследовал меня всю жизнь. И возраст подпер, как говорится. Меня возмущало, что у власти в стране старики, я не скрывал этого. Кириленко даже кабинет свой в ЦК не мог подчас найти… И меня угнетало, что сам-то я — чуть ли не старший по возрасту среди секретарей обкомов в стране. Второй, если точно.
Но, конечно, угнетало меня и то, что Горбачев — пустой человек. Он, правда, обладал выдающейся способностью так переставлять в своих речах какие-то несколько слов, что многие принимали его за интеллектуала. Под руководством Горбачева я бы работать не смог. Он, кстати, отговаривал меня уходить. Если бы я тогда знал, что не в пустословии Горбачева только беда, что все закончится прямым его предательством, я бы не ушел в отставку. Дрался бы до последней капли крови.
Но я и не молчал тогда. На пленуме ЦК возмущенно заявил по поводу глумления над историей, творившегося с молчаливого согласия Яковлева. Прямо в стенах ЦК цитировал Ленина: у нас, говорил он, много охотников перестраиваться на всяческий лад, и от этих перестроек получается такое бедствие, что большего бедствия в своей жизни я и не знал. Не перестраиваться надо, а совершенствовать систему управления, наставлял Ленин. Том 44, страница 326.
— Ого. Так помните?
— Цитировал много. Мало же кто верил, что у Ленина есть эти строки. Далее, я голосовал против Горбачева при выборах Президента СССР. Как, кстати, всполошились тогда Казанник и другие демократы, опасаясь, что коммунисты завалят Горбачева. Увы, к тому времени руководство Центральным Комитетом захватили перевертыши. Свою позицию на выборах президента изложил, замечу попутно, на омском телевидении. Не скрывая. Чем вызвал яростные нападки местной прессы.
— Новый Ваш сборник — о теперешнем смутном времени. Тут тоже критика. Но уже другого уровня и другого накала. Это, если так можно выразиться, уже язык классовых баррикад.
— Если прежде мною двигала боль за происходящее, то теперь пером ведут и боль, и гнев.
— Кое-кто это почувствовал. Вот Вас не приглашают на разного рода официальные мероприятия. Хотя элементарная этика этого требует.
— Меня ни разу никуда не пригласили за последние годы. Может, с того времени началось, когда я отказался получать медаль по случаю 50-летия Победы. Отказ подал в письменном виде, мотивируя это тем, что память о погибшем отце, о всех погибших не дает мне права получить награду от имени разрушителя страны Ельцина.
— Отвлекаясь от злобы дня и оглядываясь на прожитое: где, на каком посту было всего труднее? И где интереснее? Комсомольский работник, директор совхоза, пред-райисполкома, секретарь райкома и др.
— На посту председателя облплана. Уже при первом диалоге с сотрудниками облплана (после назначения) мне показалось, что они разговаривают на каком-то иностранном языке… Знаний работа здесь требовала неимоверных. Пришлось нещадно мучать себя, дабы освоить дело. В обкоме столько знаний экономики, положения в народном хозяйстве области не требовалось. 75 процентов времени я тратил на проталкивание того или иного решения.
А интереснее всего — работа директором совхоза.
— В Паутовке до сих пор вспоминают, как молодой директор Похитайло усадил школьников в сентябре за учебу в… совхозной конторе. Взяв всю ответственность на себя, Вы распорядились разрушить старенькое помещение незадолго до начала учебного года…
— Да-да-да. Но к 7-му ноября школу-то сдали!
— Ее, как вы знаете, заканчивал в свое время и я. Школа стояла прямо в лесу, по весне некоторые уроки проходили на полянках… Еще вспоминаю наш духовой оркестр, в котором играл. Тоже своего рода легенда: инструменты были куплены на средства, специально заработанные на субботнике, организованном комсомольцами Омска, знавшими Вас по работе в должности второго секретаря обкома ВЛКСМ.
— Азартное было время. Добавил бы к тому, что сказано, и кое-что посолиднее: совхоз вышел к тому времени на первое место в области по строительству жилья, повысив одновременно производственные показатели…
-… а директор получил орден Ленина.
— Дорогая награда. Впрочем, все памятны. Та или иная веха жизни за каждой. Продолжая же ответ на вопрос, где труднее, а где интереснее, скажу, что с великим удовольствием работал и секретарем райкома. Огромную власть я старался использовать для того, чтобы оградить наших руководителей от «внешних сил», то бишь от различных вышестоящих инстанций. И это замечалось. По достоинству оценивалось директорским корпусом.
— Ну а пост руководителя области?
— Сами знаете, какое время было в стране. Не время созидания. Но мне не за что краснеть. Старался помочь людям проявить творческие способности, оградить их от вовсе не обязательной текучки.
— Тогда бюро обкома перестало требовать оперативные ежедневные хозяйственные сводки. На заседания бюро не выносились сугубо хозяйственные проблемы (о ходе сева и т. п.)
— И, заметьте, безо всякого надрыва народное хозяйство области прибавляло. Почти по 30 центнеров на корову стали доить. Да и на 40 бы со временем вышли! Зерновых собирали даже в худший сезон не ниже 2 миллионов 700 тысяч тонн. Средний же урожай — 3 миллиона 350 тысяч. А лучший — 4 миллиона 400 тысяч тонн. Когда теперь область выйдет на этот рубеж?
На фоне показателей тех лет нынешние разговоры о «достижениях» выглядят не убедительно.
— А что это за история о том, как Вам помогал… Сталин?
— Не лично Сталин — фамилия его. В середине 80-х Юрий Яковлевич Глебов, тогдашний председатель горисполкома, «навел» меня на постановление Совмина и ЦК ВКП(б) от 1940 года — о строительстве библиотеки в Омске. Вот вооружившись этим документом, мы и стали штурмовать московские кабинеты. Я до Мазурова с этим дошел. Фамилия «Сталин» (даже по истечении такого числа лет!) поработала, возведение библиотеки было включено в народнохозяйственный план.
— Евгений Дмитриевич, ряд житейских вопросов. Столько наплетено, например, вокруг зарплаты первого секретаря.
— 600 рублей плюс 45 рублей районного коэффициента. Такая же зарплата, что и у председателя облисполкома.
— То есть не в десятки раз выше среднего по стране?
— Да что вы! Зарплата высококвалифицированного рабочего составляла до 300-500 рублей. Во всяком случае заработок первого лица области, как выражаются сегодня, и рабочего была как-то сопоставима. Не то что сейчас. Нынешний разрыв в заработках оскорбителен для человека труда, унизителен.
— Пенсия у вас обычная?
— 1169 рублей сейчас. Вовсе не особая, как кто-то, возможно, считает. Кстати, мне и раньше, когда я возглавлял обком, ретивые демократы много что приписывали. Я как-то насчитал, что у меня, судя по прессе, аж 8 дач. На самом деле — один садовый участок в 3,96 сотки и домик. Где по-прежнему с большим удовольствием вожусь.
— Попутно! Хоть разговор у нас серьезный, но не могу удержаться от вопроса «несерьезного». Любимый овощ — морковь? Это я к тому, что страшно завидую человеку, который никогда не знал зубной боли. И все потому, оказывается, что утром, на протяжении десятков лет, — морковка перед завтраком. Но Вы же ездили в командировки?! В ту же столицу. И что — всегда с морковкой ездили?
— И всегда в портфеле — несколько морковок.
— Этот бытовой, так сказать, вопрос наводит вообще-то на серьезные размышления. Как много мы все потеряли, не зная толком про жизнь разного ранга руководителей. Убежден, что люди во власти и население были бы несравнимо ближе, знай мы, к примеру, что вот этот неизменно подтянутый и деловой (да еще и в шляпе и с галстуком!) человек в повседневной жизни — такой-то и такой. Что он пишет, к примеру, стихи (как Андропов). Или что он пишет фельетоны, что в семье его три дочки и т. д.
— Ну не принято было о себе! Таков был, если хотите, уровень политической культуры. И просто культуры. Жестко, конечно. Но сейчас, на фоне чуть ли поголовного самолюбования и самовосхваления, это воспринимается по-другому, согласитесь.
— Заметил закономерность: кто в свое время ершился, нарывался на неприятности, тот в нынешнее смутное время оказался в авангарде сопротивления режиму. Ортодоксы же прежних лет («шибко партийные») — все в демократы подались. Или я не прав?
— Я это тоже вижу. Причем речь не только о «партхозактиве», об «аппаратчиках». Возьмем писательскую среду. И Кожинов, и Бондарев, и Куняев, да тот же Валентин Распутин находились как бы в некоей духовной оппозиции «рулевому». Так же и Семанов, Гусев, Кузнецов. А Лобанов? Крупин? Но в тяжелейший для страны час все они — в нашем патриотическом стане. Покойный Кожинов, выдающийся человек, которого история еще оценит, дважды был доверенным лицом Зюганова-А вот Ананьев или, скажем, Бакланов -те такие были «правильные». И где они сейчас?
Очень хочу подготовить книгу на тему «кто есть кто» — написать ее на примерах современников. На примерах дурных и на примерах, достойных огромного уважения.