На стене у дверей Омской региональной Организации «Союз «Чернобыль» России» — огромная чёрная доска. Мелким шрифтом — десятки фамилий, напротив каждой — год участия в ликвидации последствий аварии в Чернобыле и год смерти. Многие, получив огромную дозу радиационного облучения, умерли в 1986-м, спустя несколько дней или месяцев после возвращения домой. Последние записи были сделаны недавно — фамилии девяти «чернобыльцев», умерших в 2006 году, ненадолго остановили планку на цифре «355».
В первые годы после взрыва ядерного реактора на Чернобыльской АЭС в зону бедствия партиями завозили военных со всей страны. Одними из первых в Чернобыль отправили юношей-срочников.
— Начальство прекрасно понимало, что отправляет двадцатилетних пацанов туда, откуда мало кто вернётся, — говорит председатель Омской региональной общественной организации «Союз «Чернобыль» России» Владимир Денисенок. — Уровень загрязнения в первые месяцы после взрыва был невероятно высоким.
Мальчишки возвращались калеками. Большинство из тех, кому посчастливилось остаться в живых, навсегда прощались со здоровьем и возможностью стать отцами: среди множества заболеваний, вызванных облучением, была импотенция. В 1987 году был издан приказ отправлять в Чернобыль военнообязанных не моложе 30 лет, имеющих детей.
— Меня призвали в августе 1987 года, когда мне было 40, — рассказывает Владимир Денисенок. — До сих пор помню тот едкий запах йода, который мы вдохнули сразу, как только нас высадили в зоне отчуждения.
Как и все сибиряки, Владимир жил в палатке на территории так называемого третьего сектора опасной зоны. Только сибирские военные части были размещены в такой близости от места взрыва, «элиту» из Москвы, Питера и тогдашних советских республик отвозили подальше. Рядом с местом дислокации сибиряков стоял вымерший город Припять. Красивые дома, сады, новенькие автомобили (жители города жили небедно) — все было брошено убегающими от катастрофы людьми.
Тяжелее всего было работать на крыше энергоблока — там уровень радиации был так велик, что мужчины меняли друг друга через каждую минуту, — возникали боли в сердце, тошнота, головокружение. Точную дозу облучения ликвидаторам не сообщили.
— Мы заметили, что дозиметры были устроены так, что снижали дозу раза в четыре, — вспоминает Денисенок. — Кроме того, командиры были заинтересованы в том, чтобы занижать дозу, ведь тех, кто набирал 10 бэров (биологических эквивалентов рентгена) нужно было отправлять домой.
Сразу после аварии руководство ЦК КПСС ввело новые «допустимые» дозы для ликвидаторов. Если раньше для работников атомной станции эта доза была равна пяти бэрам, то с апреля 1986 года она возросла до 25, а в 1987 году снова понизилась до 10 бэров.
Впрочем, предел для каждого человека свой. Заместитель председателя омского отделения «Союза «Чернобыль» России» Александр Беляев, например, побывал в Чернобыле в 1986 году, причём работал на крыше — страшнее не придумаешь. Он до сих пор бодр и активен. А вот некоторые не выдерживали и половины того, что «заработал» Александр Георгиевич.
Инвалидность ликвидаторам давали только спустя несколько лет. Сегодня у них специальные пенсии и льготы. Однако многие вынуждены ходить по судам — только так государство индексирует пенсии и выплаты, которые официально не меняются уже пять лет. Кстати, на одной из конференций на вопрос Владимира Денисенка о социальной незащищённости чернобыльцев представители Министерства здравоохранения России ответили: мол, мы не ожидали, что вы проживёте больше 10 лет. Но они живут вопреки всем прогнозам — живые свидетели и жертвы самой крупной техногенной катастрофы XX века.