Эти несколько тетрадных листочков и фотография хранились у меня 40 лет. А передал их отец моего школьного друга Юрия Сваткова Александр Ефимович Сватков, работавший тогда начальником отдела кадров МКБ (п/я 36), где после школы по его протекции я и начал свою трудовую деятельность. «Это тебе от Ефима Сергеевича, моего отца и Юриного деда, — сказал он. — Ты же просил его вспомнить и записать события 1917 года, чему он был свидетелем».
Увлекаясь историей, я, еще учась в школе, чуть ли не год уговаривал дедушку Юры написать о том, что он помнил. Но тот отнекивался то малограмотностью, то неимением времени. Он и впрямь в свои немалые годы все что-то делал на большой усадьбе Сватковых, что стояла на улице Октябрьской: то возился в саду, то чинил забор, то ремонтировал свой небольшой флигелек. В конце концов, он согласился, и теперь я имел не только лично им написанные воспоминания, но и бесценную старую фотографию, где дед Ефим (тогда еще совсем молодой парень) снят в конце 1916 года в Омске со своими товарищами-однополчанами.
В канун 90-летия Великого Октября предлагаю читателям «Красного пути» бесхитростные строки воспоминаний ветерана — как память о нем и его времени.
В 1915 году в августе меня призвали на военную службу в г. Омск. Обучали нас два месяца, а потом должны были отправить на фронт, но меня оставили и в марте 1916 года направили в полковую учебную команду, которую окончил в сентябре и стал служить помкомвзвода 19-го Сибирского запасного полка. Там и застала Февральская революция.
Однажды в 12 часов ночи пришел командир нашей роты Личку-Схомутов, разбудил меня и говорит, что предстоит арест командира полка и надо еще трех толковых ребят для выполнения этого задания. Я разбудил ефрейтора Мандалова, рядовых Анфиногенова и Петрова. Мы быстро оделись, взяли из пирамиды свои винтовки, комвзвода выдал нам патроны, приказал зарядить оружие и поставить его на предохранитель. Потом сам повел нас. «Кто войдет первым?» — спросил он, когда мы подошли к большому насыпному дому около крепости, где жил полковник Калачев. «Разрешите мне, — сказал я. — Я холостой, случись что, поплачут только отец с матерью, а у моих товарищей жены и дети». «Хорошо» — согласился Личку-Схомутов и постучал в дверь.
Когда двери открыла жена Калачева, я первым вошел внутрь и сразу направился к комнате, где спал комполка. Она оказалась закрытой изнутри, но я надавил плечом, ворвался и, взяв винтовку наизготовку, приказал полковнику встать и поднять руки. Вошедший за мной Личку-Схомутов громко сказал, что именем революции командир полка полковник Калачев арестован. Он не сопротивлялся, был растерян. Мы взяли у него под подушкой два нагана, сняли со стены шашку. Так, обезоруженного, но одетого по всей форме, сдали потом в комендатуру, где были в боевой готовности до рассвета.
Через некоторое время прошли выборы ротных и полковых комитетов, меня избрали в ротный комитет, а затем в полковой и Совет крестьянских и солдатских депутатов. Вскоре я был назначен ротным каптенармусом и принял все ротные ценности под свой контроль.
Временное правительство готовило наступление, и нас в июне направили на фронт, куда я прибыл 5 июня и попал в 45-й Сибирский стрелковый полк. Вскоре к нам приехала делегация от правительства, которая агитировала за войну до победного конца. Но фронтовики-большевики были против войны, горой стояли за мир, мы их поддерживали. Было организовано братание с немцами, но офицеры заняли реакционную позицию, что вызвало восстание в полку. Офицеры, что шли против мира, были арестованы.
Через несколько дней после этих событий был получен приказ отвести полк — в тыл, якобы, на месячный отдых. Мы отошли километров на 80 от позиций и встали в одной из деревень, рядом с которой жил помещик. И вот накануне воскресенья нам объявили, что командир полка устраивает на усадьбе помещика праздник для всего полка, где будет пиво и даже духовой оркестр. Мы строем пошли туда, оставив все свое оружие под присмотром дневальных и дежурного по полку. Праздник, правда, был. Играл оркестр, нам выдали водки, пива, закуски, мы пели песни, плясали. Но, оказывается, нас обманули и праздником усыпили бдительность. Когда вечером мы вернулись в свою деревню, то обнаружили, что полк обезоружен и оружие наше увезено. Деревню окружили, нам запретили выход из нее. Полк выстроили и объявили, что если мы не выдадим зачинщиков восстания и ареста офицеров, то каждый десятый будет расстрелян. И сразу же начались допросы и следствие. Мы держались 15 дней, но никого не выдали. Не выдали даже тогда, когда требования были ужесточены и нам стали грозить, что расстреляют уже каждого пятого. В конце концов, полк расформировали, одной из групп, куда попал я, дали задание ремонтировать окопы и землянки, оружия не дали. Так, безоружным я и был на передовых позициях до октября 1917 года, когда был ранен и направлен в тыл на лечение. Потом был Каинский военкомат, два месяца пересыльного пункта в Омске, который покинул после выхода известного декрета Ленина о роспуске всех специалистов по своим рабочим местам. Как рыбак, я вернулся на родину, вступил в артель рыбаков. А с продовольствием тогда было плохо, люди голодали, и наша рыба помогала им выжить.
В 20-е и 30-е годы работал и председателем Мальковского сельсовета Новосибирской области, и уполномоченным маслоартели в Мальково, и в Новосибирском райпо, и в Омторге. Воевал в Великую Отечественную войну. Затем до 1950 года работал в Саргатском райпотребсоюзе Омской области и до ухода на пенсию в 1956 году — в артели инвалидов.
Ефим СВАТКОВ. 23 июня 1967 года.
На снимке: Ефим Сватков во втором ряду слева. Омск, конец 1916 года.