С давней, еще дореволюционной поры дурную славу имели в городе Мариупольские землянки и Копай-город. Землянки располагались на южной окраине Омска по берегу Иртыша, за пивоваренным заводом Минея Мариупольского — отсюда и пошло их название. (Сегодня это вполне современный район Иртышской набережной и улицы Циолковского). А Копай-город ютился на восточной окраине, на обрывах правого берега Оми (вдоль современной Госпитальной улицы). Обитатели лачуг и землянок поселились там самовольно, и городские власти были бессильны против этой стихии нищеты, разврата и разбоя. В ночное время даже полиция не совалась в эти места. А уж если местные веселые девчонки или лихие мальчики заманивали сюда подгулявшего купчика или мастерового, то это была последняя их гулянка. Недаром в районе этих мест в Иртыше и Оми частенько всплывали обезображенные трупы.
Мало что изменилось в этих разбойничьих гнездах и с приходом Советской власти: по прежнему здесь обитали сводни и проститутки, налетчики, воры, торговцы краденым и прочий криминальный люд. А самый, пожалуй, жуткий случай, о котором еще долго потом говорил весь город, произошел в Мариупольских землянках во время Великой Отечественной войны. Судебный процесс по тому громкому делу вела ныне покойная судья Анна Ивановна Наклевкина. Она-то и поведала автору подробности этой криминальной истории.
Жили в Омске три сестры. Старшая, Татьяна, имела домик на Ремесленных улицах, держала корову, огород — словом, не бедствовала. Средняя, Катерина, после окончания школы уехала в Ленинград, там удачно вышла замуж за военного и была вполне счастлива. А вот младшая, красавица Маша, с ранних лет загуляла и, что называется, пошла по рукам. Серьезная и хозяйственная Татьяна этого, не стерпела — и выставила сестру из дома. Так Мария оказалась на другом конце города — в Мариупольских землянках, где поклонники и клиенты выкопали ей «персональное» жилище, помогли обустроиться. Маша к тому времени уже была от кого-то из них беременна и вскоре родила дочку Галочку. К началу войны девчушке исполнилось четыре года.
Проводив мужа на войну, вернулась в родной город и средняя сестра Катя. Поселилась она почему-то у Марии — видимо, чтоб быть подальше от строгой Татьяны. Катя тоже была весьма хороша собой да к тому же, как положено по тем временам офицерской жене, шикарно одета. Из Ленинграда она привезла целый гардероб шелковых платьев, модных юбок и блузок, невиданных в Омске чулок-паутинок и полную шкатулку колечек и брошек. Всем этим богатством она щедро поделилась с Марией, и вдвоем они зачастили в Дом офицеров — то в кино, то на танцы. Молодые курсанты и офицеры, ожидавшие в Омске отправки на фронт, с удовольствием проводили время в компании красавиц-сестричек, щедро тратя на них свое скромное денежное довольствие и продуктовые пайки. И все бы ничего, но Катя числилась эвакуированной, и по законам военного времени ее полагалось официально определить на жительство и оформить на работу. И вскоре власти выдали ей предписание ехать в Марьяновку. Жаль, конечно, было оставлять веселую омскую жизнь, да ничего не попишешь…
Месяца через три, уже глубокой зимой, Татьяна решила навестить Марию — поглядеть, как там племянница, узнать, что слышно от Катерины из Марьяновки. Маши не оказалось дома, а Галочка — прежде всегда веселая и общительная — затравленно жалась в углу и в ответ на вопросы тетки мычала что-то нечленораздельное. Подошедшая вскоре Маша все разъяснила: на Галю кинулась соседская собака, и она с испугу потеряла дар речи, доктор сказал, что это пройдет. А от Кати Маше никаких вестей пока не было.
Зная беспечность младших сестер, Татьяна пошла в комиссию по делам эвакуированных, узнала там Катин адрес, написала, но ответа не получила и сделала запрос марьяновским властям, которые ответили, что означенная гражданка к месту приписки не явилась. Забеспокоившись, Татьяна снова явилась к Маше. Та встретила ее в нарядном Катином платье и на расспросы лишь весело отмахнулась: мол, не очень-то Катерина рвалась в деревню, наверное, специально затаилась — пережидает, чтоб в эвакуационной комиссии про нее забыли, а платье она даже не одно оставила и разрешила поносить. Татьяна вроде немного успокоилась. Но вот племянница встревожила ее еще больше, чем в прошлый визит: Галя по-прежнему не разговаривала, дичилась и сильно исхудала. Спорами-уговорами Татьяна убедила сестру отдать ей на время девочку: в теплом доме да на парном молоке все лучше, чем на хлебе с водой в сырой землянке…
И впрямь, к весне Галя поправилась, снова стала разговаривать и даже смеяться. Однако на все попытки матери забрать ее домой отвечала жуткой истерикой, мертвой хваткой держалась за тетку и теряла сознание. И Мария отступала. Когда некоторое время спустя девочка окончательно окрепла, Татьяна попыталась осторожно расспросить, кого она так боится дома: той злющей соседской собаки или, может, кого-то из «дяденек», что приходят к маме в гости? Ответ племянницы Татьяну ошеломил:
— Маму! Она меня убьет, если я тебе скажу.
Пообещав, что никогда и ни за что не отдаст ее матери, Татьяна все-таки выспросила Галю. И вот что выходило из сбивчивого рассказа девочки.
Когда Катерина собрала свои вещи, чтобы ехать в Марьяновку, Маша приготовила обед, усадила сестру за стол, а сама подавала. Катерина сидела к ней спиной, наклонясь над тарелкой. Воспользовавшись этим. Маша взяла топор и ударила Катю по голове. Она упала на пол, закричала. Тогда Маша ударила ее топором еще несколько раз, пока та не затихла. После этого Маша раздела сестру, разрубила ее на части, руки, ноги и голову сожгла в печи, а тело разрезала на куски и засолила в бочке вместе с капустой. Обгоревшие кости она закопала в землю прямо в землянке. Все это продолжалось целую ночь на глазах у Гали, которая от ужаса не могла ни кричать, ни плакать. Закончив «дело», Мария пригрозила дочке: «Скажешь кому-нибудь, что видела, я и тебя убью!». После того, что мама сделала с тетей Катей, девочка не сомневалась: точно убьет!
Утром Галя слышала как у двери их землянки соседка — татарка Айгуль — спросила маму:
— Марья, ты что, ноги коптила на холодца? Из твой труба такая черный страшный дым валил и пахла шерсть.
Мама на нее так закричала, что соседка испугалась и сказала:
— Почто, Марья, так кричишь, шайтан тебя ночевал?
Потом мама отвезла бочку с тетей Катей на базар и продала ее.
Едва дослушав этот жуткий рассказ, Татьяна тут же помчалась в милицию и написала заявление. Стали искать улики — останки Екатерины, закопанные, по словам Гали, прямо в землянке. Землекопы дошли до глубины в два метра, а костей не было. И все засомневались: мало ли что говорит ребенок? Но Галя твердила: «Тетя Катя — здесь». Докопались до трех метров — ничего. Следователь решил было прекратить раскопки, но Татьяна настояла: она была уверена, что племянница говорит правду. И только на глубине около четырех метров наконец обнаружили страшный клад. Оказалось, Мария на удивление «грамотно» закапывала кости: каждый слой земли трамбовала и поливала водой — вот почему у землекопов и следователя были сомнения. Грунт-то нашли плотным, а не рыхлым.
Суд над Марией был закрытым. Свидетелями выступали Галя, Татьяна и соседка Айгуль. Нашлись и покупатели «молодой свининки» — именно так представила на рынке Мария свой жуткий товар. Но главным свидетелем была Галя. Во время суда, когда охрана на какое-то мгновение потеряла бдительность, Мария кинулась на дочь и стала ее душить. Охранники еле отбили полуживую девочку у разъяренной матери-убийцы. Приговор был однозначным: высшая мера наказания безо всякого обжалования. Шел 1942 год.