«Я ПРОСТО ЖИВОИ ЭКСПОНАТ, человек, который был на свадьбе Вертинского — единственный в Омске!» — шутит о себе житель села Азово Владимир Владимирович Краковцев. Потомок старого дворянского рода Жуковских-Волынских, он не сразу попал в нашу область. Его долгий путь пролегал из Харбина, где он родился в семье русских эмигрантов, через Находку, Казань, Ташкент. По его собственному признанию, он вырос на подмостках сцены. А встречи с легендарным певцом Александром Вертинским запомнились ему на всю жизнь как самое яркое впечатление. Свою увлекательную историю Владимир Владимирович рассказал на литературно-музыкальном вечере, посвященном творчеству Вертинского, который проходил в областной библиотеке имени А.С. Пушкина.
Дедушка Владимира Владимировича был военным комендантом Брестской крепости. После его кончины у бабушки осталось шестеро детей. Но нашелся благородный человек, который взял на себя заботу о вдове и детях. Он служил инженером путей сообщения и по долгу службы был переведен из Бреста в Харбин. Уже на китайской территории семью застало известие о революции в России. Отца Владимира Владимировича занесло в Харбин после Гражданской войны, ему довелось служить в войсках Колчака.
В 1937 ГОДУ, когда Владимиру Владимировичу, тогда еще Вольке, было шесть лет, умерла мать. «В то время политическая обстановка на Дальнем Востоке была очень сложной, — вспоминает Владимир Владимирович. — Большая часть Манчжурии уже была захвачена японцами. И отец решил забрать меня, моих бабушку, тетю и увезти в Шанхай. Там он нашел работу в крупном американском банке, а меня устроил в муниципальную французскую школу «Реми», где все предметы, от пения до физкультуры преподавались на французском языке. Это позже и стало поводом для наших бесед с Александром Николаевичем Вертинским».
От войны убежать не удалось. 7 декабря 1941 года японская авиация разбомбила Перл Харбор. И почти тут же японские войска, которые стояли вокруг Шанхая, вошли в город. Началась жизнь на военном положении: комендантский час, карточная система, патрули. Американцев не жаловали особо, а так как отец Владимира Владимировича работал в американском банке, он не стал ждать, когда его арестуют, и уехал в Циндау. Там его след и затерялся навсегда.
Мальчика приютила тетя, Татьяна Владимировна Жуковская-Волынская, которая к тому времени вышла замуж за ведущего актера Шанхайского русского драматического театра Бориса Максимовича Блохина-Кольцова. Он не был титулованной особой, двойная фамилия являлась всего лишь сценическим псевдонимом. Японские военные реквизировали у населения все приемники и пишущие машинки, но спектакли в театре ставились, и роли надо было расписывать. Тогда Борис Максимович поручил это своему племяннику. Благодаря чему тот скоро выучил наизусть все пьесы, которые шли в театре.
БОГЕМА ЕСТЬ БОГЕМА, актеры находят друг друга, сближаются, особенно когда это русские люди на чужбине. Так в доме Блохина-Кольцова стал бывать Александр Николаевич Вертинский. Еще в дореволюционной России он покорил миллионы сердец своими сентиментальными песнями — романсами, наполненными тоской по истинной красоте. Сейчас они зазвучали с еще большей ностальгией. Концерты Вертинского в ресторанах «Аркадия» и «Ренессанс», в кинотеатре «Лайзиум» проходили с неизменными аншлагами.
«Когда он заходил к дяде, я его видел, — рассказывает Владимир Владимирович. — Я не сидел с ними за столом, не участвовал в их беседах, но Вертинский иногда говорил со мной. Узнав, что я учусь во французской школе, он переходил на французский язык. Он говорил, что нет на свете лучше города, чем Париж. Помню, что я ужасно стеснялся, мне казалось, что я перевираю, неправильно произношу слова. В апреле 1942 года я побывал на свадьбе Александра Николаевича Вертинского с Лидией Владимировной Циргвава. Когда они венчались в православном кафедральном соборе на улице Поль-Арни, я там был. Не потому, что меня пригласили поздравить молодых, просто у нас было принято, что в церкви мальчики в возрасте от 10 до 15 лет были служками. Мы надевали красивые белые стихари, шитые чем-то вроде золота, и вот, когда надо кадило вынести, подсвечник переставить, это была наша обязанность. Вертинских венчал отец Михаил Рогожин, настоятель этого храма. И то, что я запомнил на всю жизнь, — люди не поместились в церкви. Они были на крылечке, за крылечком, они ждали на улице. На клиросе пел прекрасный хор, все выглядело, как в большой престольный праздник. И я это видел! И сейчас, спустя 60 с лишним лет, я об этом рассказываю и думаю: со мной ли все происходило или я где-то читал про кого-то другого?»
Через год после свадьбы Вертинский уехал с женой в Россию, вернее — в СССР. Вслед за ним засобирались и другие, взыграло чувство патриотизма. «Мы очень дружно жили — русские в Шанхае, эмигранты и граждане, имевшие советское подданство, — вспоминает Владимир Владимирович. — Вместе отмечали все праздники. Те, кто жил здесь в эмиграции, стремились вернуться домой. Среди молодежи было популярно сочинять песенки «под Вертинского». Имя его было на слуху, его все любили».
УЗНАВАЕМО ГРАССИРУЯ, Владимир Владимирович напевает одну из таких песенок, написанную на мотив и размер «Желтого ангела», где даже сохранены некоторые слова оригинала. Она как раз была посвящена препонам и проволочкам, с которыми приходилось сталкиваться в советском консульстве. «На Банде бьют куранты,/ Толпой репатрианты/ Штурмуют наше консульство с утра…» Бандой называлась главная набережная Хуантау — реки, на которой стоит Шанхай. В песенке, написанной артистом театра оперетты Юрой Савельевым, все заканчивалось хорошо: «Вещей возьмем немного/ И — в дальнюю дорогу,/ На «Ильиче» поедем в СССР». На самом деле, отплыть в Находку на пароходе «Ильич» или «Гоголь» — было только началом большого и трудного пути.
Вместе с семьей Блохина-Кольцова в середине 1947 года на «Гоголе» плыл джаз-оркестр Олега Лундстрема. Все была настроены: «В Москву, в Москву!», но дальше Казани на первых порах никого не пустили. Борис Максимович устроился там в местный театр, а Володя как-то удивительно легко поступил в Казанский авиационный институт. Как всех мальчишек тех лет, его тянуло в небо. Счастье длилось недолго, после первой сессии Володю вызвали в НКВД и дотошно расспрашивали, по чьему наущению он поступил в авиационный институт, а не, скажем, в ветеринарный. Приказали: «Про авиацию забудь!», после чего он был отчислен из вуза «за моральное разложение студентов». Дяде повезло еще меньше. Однажды ночью его увезли в неизвестном направлении, а вернулся он лишь через восемь лет и горько пошутил: «Вы еще не знали, кто я? Я полковник квантунской армии». Вот так их встретила Родина.
Когда умер «отец народов» и был разоблачен заговор Берии, Владимиру Владимировичу предложили восстановиться в институте, но он уже был женат, растил двоих детей и работал шофером в автопарке… Судьба странным образом опять напомнила ему о Вертинском — в двух кварталах от него поселился Жорж (Георгий Яковлевич) Ротт, считавшийся в эмиграции лучшим аккомпаниатором русского шансонье. Он, конечно, съездил к Александру Николаевичу в Москву, надеясь вновь выступать с ним, но Вертинский уже познакомился с Михаилом Брохесом. Собираясь вместе, Ротт и Краковцев вспоминали о Вертинском и пели его песни, особенно любили: «Ты не плачь, не плачь, моя красавица». Сам Жорж при этом не плакать не мог.
СВОЮ МЕЧТУ О НЕБЕ Владимир Владимирович все-таки осуществил. В 1976 году, уже в Ташкенте, он создал первый в Средней Азии клуб дельтапланеристов. Сейчас Краковцев — судья по дельтапланерному спорту всесоюзной категории. И в свои 77 (!) еще нет-нет, да вновь наденет крылья. В омских краях он оказался, когда распался Союз, и ему еще раз пришлось возвращаться в Россию.