Вот у меня, слава Богу, есть крыша над головой, пенсия, хоть и небольшая, дети — живы-здоровы, вроде грех жаловаться. Старика своего недавно схоронила, но опять же думаю, хоть не мучился (я и свечки святому Пантелею ставила). А вот дети разлетелись в разные стороны — о них постоянно забота гложет. Плохо живут — беда, а хорошо — тоже думаешь, как бы чего не случилось. Вот так маешься-маешься душой и пойдешь в церковь за участием, за тихим словом приветливым, за наставлением. Да, хоть там и священники сплошь молодые, а мне уже седьмой десяток, но ведь они должны помогать нам словом, добрым отношением. Хотя я чаще всего дома молюсь. И даже своя молитва у меня есть, где я и с просьбой, и с благодарностью обращаюсь к Господу нашему и к Богородице.
Но за письмо-то меня вот что заставило взяться. Только сразу скажу, что это я не жалуюсь, просто делюсь с вами своими мыслями, а уж будете вы это писать или нет в газете, смотрите сами. Значит, обида моя вот в чем… Лет пять назад крестила я внуков (в какой церкви — не важно), дело было зимой, а святой отец так обильно поливал на головы крестившихся водой, что я не вытерпела и сказала: «Нельзя ли поменьше лить, ведь на дворе мороз, а нам ехать в общественном транспорте». А батюшка-то как, прости Господи, рявкнет на меня, не указывай, мол. Я от волнения руки в карман засунула. А он опять засторожился: «Вынь руки из кармана!» Я и вдругорядь обомлела. Сильно расстроилась… Случай этот стал забываться, да соседка моя (восемьдесят лет ей) напомнила. Пришла на днях и рассказывает, как ходила к Почаевской иконе и взяла с собой тряпочку, смоченную одеколоном, а как дошла ее очередь приложиться к иконе, она возьми да и протри для себя место на иконе, куда наметилась поцеловать. Ой, как рассердился на старуху тот, что рядом с иконой стоял, чуть ли не выгнать ее из храма грозился. Старушка онемела прямо. Так со слезами и пришла домой.
Вот почему я и решилась написать, чтобы через газету как то напомнить святым отцам, чтобы они в божьем храме были посдержанней, что ли. Ведь многие прихожане нынче не знают даже, как вести себя. Ругать ли их за это? Скорей, пожалеть да растолковать, как неразумным детям. Вот такие мои мысли, которыми и хотела поделиться с вами. И опять же подумала: как ни крути, а все равно получается, что я в газету пожаловалась на церковнослужителей. И грех, и мех, как говорят в народе, «Омской правде» высказывать обиду на батюшку. А с другой стороны, знаю, что прочитаете мое письмо, поймете, может, рассудите… Мы, старые люди, привыкли доверять газете, за помощью обращаться, за советом. Уж не обессудьте и на этот раз…
Г. С. Попкова, г. Омск»
Прочитала я это письмо, поговорила с Г. С., и сошлись мы с ней на том в нашей беседе, что, конечно, это не жалоба, хотя священнослужители, наверное, обратят внимание на публикацию и будет для них письмо небезынтересным, а главная причина, как самокритично заметила автор, в том, что мы зачастую не умеем, не знаем, как вести себя в церковном храме. И много таких сегодня сюда приходит. Мы хотим чуда, а сами с недоверием приближаемся к чудотворной иконе. Приводим крестить детей и внуков, и тут же пытаемся высказывать священнику, что и как ему делать Мы ищем спасения нашей душе, обращаемся к светлым ликам святых, а сами даже не удосуживаемся запомнить их имена. Можем и святого Пантелеймона запросто назвать Пантелеем. Да и в церковь-то зачем идем? Чаще всего с просьбами, а то и с укором: «Господи, почему эта беда на меня свалилась?», или «В чем я провинился, Господи, что меня так наказываешь?», или того горше — «… моего дитя». Кто-то из-за гордыни не идет в церковь, а дома молится, перед иконами, которые чаще всего устраивает на кухне (так ведь?), а не в красном углу, как прежде в деревенских домах. В красном — значит, почетном, красивом… И перед этими иконами махонькими все жалобы да просьбы, хоть душа и подсказывает, что есть за что Бога и поблагодарить. Всегда есть за что. Вот и автор письма признается: «… чаще всего дома молюсь». Конечно, дома, в тишине, где никто и ничто не мешает, легче сосредоточиться на мыслях, проникновеннее звучат слова, с которыми мы обращаемся к Спасителю. Но никакая молитва дома не заменит нам посещение храма Господнего, в который мы приходим не мечтать и созерцать окружающую красоту, а приходим, чтобы понять, ощутить себя неотъемлемой частицей всей жизни не только на земле, но, может, и во всей Вселенной. Здесь, под его сводами, среди образов и горящих свечей, только здесь, мы (не осознавая сути этого действа порой) оставляем записки об упокоении умерших и о здравии живущих, как будто соединяем, замыкаем на себе концы двух нитей жизни — до и после — и только здесь, находясь в уединении перед чьим-то образом, или в тесном окружении прихожан во время праздничного богослужения, можем ощутить в сердце такую любовь, такое радостное чувство сопричастности к происходящему вокруг и в душе каждого, что единственным желанием становится — сохранить его дольше в себе. И уж конечно, не надо уходить с обидой из храма. А если какая неловкость и случилась, так прежде с себя и спросить — отчего? И ответ найдется, и обида не застрянет в душе. Как сказал апостол Павел: «Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, друг другу завидовать». Смирение — путь к сочувствию, а сочувствие рождает любовь. И только любовь преобразует нас и весь мир и наших глазах.