С автором выставленных произведений познакомилась вскоре, как только они предстали взору омичей. Встреча состоялась в мастерской, аура которой пропитана творчеством, желанием созидать.
— Иван Иванович, насколько мне известно, Вы родом с Кубани. Там истоки вашего таланта?
— Да, я из семьи станичников. Мне близок быт деревенских жителей. Станицу Казанскую Кавказского района Краснодарского края навещаю, ведь там 20 лет назад открыта картинная галерея омских художников. Колхозу «Родина» нами подарено более двухсот работ.
— Вы любите делать подарки?
— Обязательно. Это очень приятно. Мои работы есть в музеях Омска, в «Либеров-центре»… Завершится выставка, и я оставляю там целый зал графики. Считаю своим долгом, как, впрочем, и мои братья по кисти, выполнять роль спонсора в пополнении музейных экспонатов.
— Настолько вы богаты?
— Отнюдь нет. Скорее всего многих из нас можно смело назвать нищими, хотя и мучительно стыдно признаваться в этом. Да, можно было бы заниматься сугубо коммерческой деятельностью, но тогда все, что будет сделано на заказ, окажется без души. А картина, рожденная не вдохновением, мертва.
— Коммерция и творчество, выходит, несовместимы.
— Нет, конечно. Они никак не родня. Работу на заказ сразу видно. Она не задевает сердце, не наслаждает. Отрадно, что истинные художники находят силы не размениваться на звонкую монету. Но и приспосабливаться трудно. Мы, как правило, эмоциональны. Отсюда трагедии. Так ушел безвременно из жизни талантливый архитектор Юра Захаров. Скульптор Юра Овчинников, больной, отрабатывая долг за мастерскую, чтобы не лишиться ее, делал ледовые новогодние городки. С его ли талантом заниматься этим! А куда деваться? Нужда заставила. Подрабатывал. Без угла, где можно остаться один на один с мольбертом, нельзя. Здесь — все. И готовые вещи и наброски. Я вывез из мастерской сейчас работ восемьдесят, а сколько, как видите, еще накопилось.
— Нынешние выставки посвящены Вашему 65-летию?
— Отчасти да. Но скорее всего это мой творческий отчет за последние пять лет, возможность показать что-то новое. К примеру, обратиться к линогравюре заставила ностальгия. На одном дыхании сделал шесть листов. Прошелся нынешней весной по старым улочкам — Омской, Мичурина. Апрель вдруг раскрыл глаза на них в таких красках, что я лист за листом делал взахлеб. Состояние души Было необыкновенное. Я был упоен работой. Сделанным доволен.
— Обратила внимание, что предпочитаете тему старого Омска, уходящую в прошлое деревянную архитектуру. Это что? Дань моде?
— Ну какой моде? Это внутренняя потребность, скорее всего моя обязанность как художника, как патриота — хотя бы на бумаге, холсте сохранить для внуков, для тех, кто будет после нас, историю как есть. В естестве, без прихорашиваний, надуманности она особенно ценна уже сегодня. А что говорить о потом.
— Слышала, что наша природа, казалось бы совсем не пышная, располагает к творчеству…
— Абсолютно верно. Я приезжаю в Краснодар и не вижу зацепки для глаза. А здесь, стоит только спуститься к Иртышу, тысячу мотивов нахожу.
— Судя по всему, с Сибирью Вы вряд ли теперь расстанетесь.
— Сюда я приехал в поисках условий для творчества 29-летним. И нашел.
— А с чего все началось?
— Рос в войну. Карандаши и краски были недосягаемы. Рисование преподавали учителя географии и немецкого языка по очереди. Будучи пятиклассником, помню, раз получил за рисунок «пять с плюсом». После семилетки собрался в тракторный техникум в Ейск. Мама воспротивилась, заявив, что хватит ей одного механизатора, отца, замучалась которому стирать промасленные стеганки. Собрала меня в Краснодар, прочитав в газете, что есть там художественное училище. Сделали туда запрос, получили условия приема. Нужно было сдавать рисунок, живопись, композицию. Что такое рисунок — знал, второе — смутно, а вот третье — без понятия. Благо выяснилось, что один из дальних родственников, дядя Артем, был самодеятельным художником. Он взялся меня поднатаскать к экзаменам за месяц. Но по конкурсу не прошел. Только на следующий, после восьмого класса год попал в училище на пять лет. Учиться нам, шестнадцатилетним, было интересно еще и потому, что рядом учились еще и фронтовики. Им было по 25-27 лет. Многие имели ранения, хлебнули войны до сыта. Около них мы быстрее мужали, серьезнели. На родителей не рассчитывали. А что они могли? Оклунок картошки передать? Мама потом вспоминала: «Приеду к тебе, а ты тощий, желтый. Так и хотела домой забрать». Копейку на жизнь давало написание лозунгов, транспорантов. Выдержав и испытав голод и холод, ничего потом не боялся, знал, что хуже не будет. Родителей уважал, жалел, мама Феодосия Даниловна, слава Богу, жива. Езжу на родину, заодно курирую галерею.
— Получается, она — связующий мостик между Омском и Краснодаром.
— Не только мостик. Галерея ценна тем, что в станице пять лет назад открылась школа искусств. Детвора с малолетства приобщается к прекрасному, учится видеть мир в красках, умеет передать настроение с помощью кисти или карандаша другим.
— Зернышко дало всходы: есть последователи, есть почитатели Вашего искусства…
— Получается, вроде не зря живу. Вдохновляет, что меня знают не только в России. Мои работы есть в Англии, Германии, Польше… Я участвовал в международных выставках.
— Кстати, о выставках. Провести хотя бы одну — дорогое удовольствие, бьет по карману виновника события ощутимо?
— Проблем хватает. Даже на небольшой буклет не всегда удается сбиться, если нет спонсоров. А раньше вся организация на Союзе художников была. Власть к нам относилась заинтересованно. Пусть не всегда председатель горисполкома или первый секретарь обкома присутствовали на открытии выставки, но они всячески поддерживали художников. В программе государственной были заложены какие-то средства для развития нашего творчества. Выделялись деньги на проведение персональных выставок, для изготовления афиш, каталогов, приглашений, оформления работ. Все финансировалось властью. Мастерские оплачивались чисто символически. Составлялись творческие договоры на один-два-три года вперед. Они стимулировали творческий процесс. Областные выставки сменялись зональными. Теперь мы словно в вакууме. Уже десять лет, если не считать недавнюю региональную выставку в Красноярске, изолированы друг от друга.
— Разобщенность и в среде художников?
— К сожалению. Корпим каждый в своем углу. Получается, что ты никому не нужен, никому не интересен. А я считаю, что у нас есть кому представлять изобразительное творчество, свою страну, свой народ. Почему в международных выставках есть кто угодно, но только не россияне? Поэтому считаю своим долгом принять если не все, то хотя бы несколько предложений поучаствовать в той или иной выставке. Так, в Польше «засветился», в Англии оставил след, посылая туда свои работы. Они отражены в каталогах. Пусть знают русских, что мы не лыком шиты.