Среднего роста, среднего телосложения, возрастом лет под пятьдесят, он был одним из многих, не выделявшихся среди серой массы средних чиновников середины 80-х. Типичная «спецодежда» — серая пара, залысины, семья, как водится — член партии. Кто мог тогда заподозрить в этом человеке сексуального маньяка, состоящего при этом в должности директора детского дома в селе Петропавловка Муромцевского района? Кто мог посметь даже намекнуть в те времена о своих подозрениях насчет коммуниста-активиста в райком партии? Но честные и принципиальные люди нашлись, и когда черные дела директора-извращенца были вытащены на свет Божий, — жители Муромцевского района содрогнулись.
Первая информация о том, что в Петропавловском детском доме творятся странные дела, стала расходиться от его воспитанников, все чаще и чаще ставших покидать «родные стены». Работники милиции задерживали детей и в Муромцево, и в Омске, а пытаясь препровождать их обратно, выслушивали такие истории, что видавших виды милиционеров мороз драл по коже от жутких деталей. Но они привозили детей, видели уже описанного нами коммуниста-активиста директора, и подозрения хоть и не до конца, конечно, рассеивались.
Директор понимал, что шила в мешке не утаишь, и поэтому у него на этот счет всегда была готова версия. Мол, сами знаете, какой тут контингент, психика больная, а я к ним строг, вот и пытаются очернить… Милиционеры уезжали, а взбунтовавшийся ребенок попадал в карцер, в какое-нибудь подвальное помещение, где его могли без еды держать несколько суток.
В детском доме периодически проводились разноплановые проверки, но официальных заявлений в правоохранительные органы не поступало, и ситуация тянулась без изменений годы. И только когда слухи о том, что директор устраивает в своем подведомственном заведении оргии с малолетними детьми, выплеснулись на улицы поселка, информацией заинтересовалась прокуратура. Заявлению одного из подростков была придана официальная форма, было возбуждено уголовное дело — его взял под контроль прокурор района Игорь Григорьевич Горин. И тогда уже заговорили все. Оказалось, что и работники детского дома о похождениях директора были наслышаны, и косвенные свидетели, то есть жители поселка, с которыми пытались делиться своим горем детдомовцы…
Хотя с возбуждением уголовного дела мы несколько забежали вперед. Учитывая специфику времени, когда коммунист в принципе не мог быть уголовником, чтобы привлечь подобного подозреваемого, прокурору необходимо было получить «добро» из райкома партии. А если его привлекают, коммунист уже не должен быть таковым, то есть из стройных рядов строителей светлого будущего его нужно было срочно исключать. Конечно, молодого прокурора увещевали, мол, не надо предавать случившееся гласности, мы уж тут по-свойски гада, по-семейному накажем… Но, нужно отдать должное Игорю Григорьевичу, у которого, кстати сказать, это было первое такого уровня дело, он был непреклонен.
По какому-то бытовому поводу директора сняли, почти в полном молчании на заседании райкома партии отняли партийный билет. Затем уже вполне официально, в соответствии с уголовно процессуальным кодексом — арест и снятие показаний.
Любимым занятием «воспитателя» было ходить с отобранными специально для этой цели детьми в баню. Отбиралось около десятка ребятишек, где самому младшему могло быть 8 лет, а старшей 14-15.У каждого были свои «обязанности» — педагог оказался очень изобретательным в смысле развратных и сексуальных изощрений. Изнасилований, как их трактует Уголовный кодекс, не было, но дети знали: ослушаешься — будешь сидеть в темном чулане с крысами и без пищи. Такая же кара ждала и отказывающихся от похода в баню, и тех, кто не горел желанием «предаваться любви» с директором прямо в его кабинете.
Директор все отрицал. Это и понятно; будучи, в принципе, человеком неглупым, он понимал — и в тюрьме, и после возможной отсидки все же легче будет жить, объясняя окружающим, прознавшим о вмененной ему статье Уголовного кодекса, что, мол, оклеветали и подставили. Но доказательная база была до такой степени неопровержима, что признательные показания суду были, в общем-то, и ни к чему. Десятки детей в таких деталях описывали происходящее, что заподозрить их в сговоре было невозможно, плюс косвенные свидетели — жители поселка и воспитатели детского дома.
Директору дали шесть лет. Согласен, конечно — мало. Было бы гораздо больше, если бы кроме развратных действий и истязаний ему вменили и изнасилование, склонение к половому акту несовершеннолетних и прочее. Но… Советский суд, как говорили тогда, был самым гуманным судом в мире, и директору, можно сказать, повезло.
Сидел бывший уже директор на так называемой «пятерке», где сейчас находится следственный изолятор. И несмотря на расхожее мнение специалистов (мол, сидящим по такой статье и шесть лет вечностью покажутся, в смысле унижений от сокамерников) сиделось ему там не так уж и плохо. По законам того же времени партийные функционеры, ступившие на путь нарушения закона, отбывали наказание в специальном отряде. Конечно, на фоне коммунистов-взяточников и коммунистов-барыг директор-извращенец смотрелся бледновато, но думается, как это было принято в «нормальных» зонах, у параши спать его не заставляли и не делали с ним то, что он делал ранее со своими воспитанниками. Хотя кто этих коммунистов-функционеров знает?
Директор писал жалобы и в областной суд, и в верховный. Суды обеих инстанций оставили приговор без изменения. И в пору бы поставить в этой истории точку. Но все оказалось гораздо печальней.
Новый директор этого детского дома, женщина, вступив в должность, стала замечать неладное. И без того слабая психика подопечных, как вскоре поняла она, была просто искалечена методами «воспитания» предыдущего «педагога». Зерна разврата, посеянные в душах детей грязным извращенцем, давали обильные всходы. Удивляться нечему. Живущие в замкнутом пространстве ребятишки приняли действия экс-директора как норму поведения в обществе.
Женщина хваталась за голову: штатных психологов в детских домах в то время не предусматривалось, а воспитанникам срочно нужна была именно психологическая, тонкая, если можно так выразиться, помощь. Необходим был целый комплекс мероприятий, чтобы вырвать детей из ада, уже поселившегося в их головах. Этого не произошло, и последствия не заставили себя ждать.
Где-то через год после описанных событий из мест не столь отдаленных освобождается некий глухонемой (сидевший также за развратные действия по отношению к несовершеннолетним). Он приезжает в Муромцево и, узнав от окружающих о происходившем в детском доме (история та передавалась из уст в уста), решает использовать тех же детей в своих грязных целях. Не мудрствуя лукаво, он начинает отлавливать их за территорией дома и предлагать за деньги оказывать ему и его супруге сексуальные услуги. И, как это ни страшно признавать, подростки на это пошли.
Эта история продолжалась недолго. Глухонемого арестовали. Судили. Но не посадили — судебно-психиатрической экспертизой он был признан невменяемым. Этот человек с физическим недостатком, как официально называли его на суде, заявил, что пользовался услугами подростков из-за сильных головных болей. Которые, мол, после совершения известных действий у него проходили. Глухонемого отправили на принудительное лечение.
Эта жуткая история вошла в отечественные учебники социологии. Она в очередной раз наглядно показала, что отбор педагогов в специальные заведения — дело государственной важности. Тогда до 86-го года подобного у нас в стране не существовало. И только потому, что в советском обществе педагога-извращенца не могло быть по определению. Описанный случай, кстати, дал волну проверок всех детских домов и близких по профилю заведений. И несмотря на сложности выявления подобных фактов, проверки себя оправдали.
В Кировском районе попал на заметку один из тогда еще только становившихся модными семейных детских домов, где уже женщина-директор занималась практически тем же самым. Посадить ее, правда, не успели — уехала за границу, но омские правоохранительные органы отследили главное — тенденцию.
Ни в коем случае не ставится под подозрение персонал других детских домов, те же проверки показали — в Артынском и других детских домах области психологический, моральный климат был на высочайшем уровне. Но на практике было изучено главное: подобного плана преступники зачастую стараются устраиваться на работу, связанную с объектами преступления, то есть с детьми. Иногда этот прицел так далек, что извращенцы даже образование выбирают соответствующее. Как утверждают психиатры, порой неосознанно. Но в иных случаях — медленно, но планомерно двигаясь к намеченному.
В настоящее время, когда подобная информация стала доступнее, удивляться не приходится — начиная с 1990 года только на территории Омской области случаев, когда извращенцы устраивались на работу, связанную с общением с малолетними детьми, насчитывается около десятка. И по-прежнему подход к отбору подобных воспитателей оставляет желать лучшего. А ведь зараза, насаждаемая извращенцами-педагогами, как видно по описанному случаю, распространяется затем в арифметической прогрессии. Сегодня след тех директоров и изуродованных детей-детдомовцев утерян. Но ведь где-то они «всплывут», если не «всплыли» уже.
Кстати говоря, как утверждают наши консультанты из прокуратуры, особого контроля за подобными элементами даже в самых прогрессивных странах мира не ведется. Точнее, проверка личности того или иного педагога при приеме на работу в школу или детский сад лежит на совести руководителя заведения. Не в компетенции государственных служб настаивать на проверке биографии кандидатов.
Почему бы России, да хотя бы на местном уровне, не стать в этом смысле первой? Чтобы не получалось, как в другом деле подобного руководителя-извращенца, в характеристике которого, выданной РОНО, наряду с прочими благоприятными штампами типа «заслуженно пользуется уважением коллег» было записано: «Умеет работать с молодежью».
Смешного мало.