Возьмем быка, а может быть, окрестив себя крестным знамением, и самого дьявола за рога и зададим вопрос: кому и почему Чичиков стал братом? Со школьной скамьи знаем, что персонаж этот, несмотря на приятную наружность, занимался совсем нехристианским делом, скупая мертвые души.
Серьезные литературоведческие исследования характеризуют Чичикова глубже и определенней. Владимир Набоков в книге «Николай Гоголь» прямо называет Павла Ивановича «посланником сатаны»: «Чичиков всего лишь низкооплачиваемый агент дьявола, адский коммивояжер…». О том, что Чичиков — лик дьявола, писали также Д. С. Мережковский, А. М. Ремизов, В. Ф. Ходасевич и другие.
Вспомним к месту и слова великого русского композитора Георгия Свиридова из его книги «Музыка как судьба»: «В нашем искусстве все больше стал распространяться тип делового человека, дельца ловкого, небрезгливого, хорошо ориентирующегося в обстоятельствах жизни… Подобного рода тип, в сущности — Чичиков, очень распространяется. Появились композиторы — Чичиковы, певцы — Чичиковы, дирижеры — Чичиковы и прочие». В этих прочих Чичиковых мы теперь без труда узнаем автора спектакля — режиссера Сергея Стеблюка, появившегося в Омске так же неожиданно, как и гоголевский герой в губернском городе N. И не только по этому признаку Павел Чичиков и Сергей Стеблюк близнецы-братья, о чем речь пойдет дальше.
Обратимся к тексту спектакля, написанному Ниной Садур. Чичиков путешествует с четырьмя обычными бесами, главным бесом «Кто-то» и Незнакомкой, которая, как и бесы, в поэме Гоголя отсутствует.
Вместе с ними сядем в бричку, которая, соответствуя замыслу Стеблюка — Садур, на время спектакля подвешена на сцене, и отправимся с ними по России, совершив первую остановку на балу у губернатора. У Гоголя бал как бал: «Блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный… Дамы были хорошо одеты и по моде… Черные фраки мелькали… Словом, кажется, как будто на всем было написано: нет, это не губерния, это столица, это сам Париж!» Что же видит омский зритель? Все мужчины и женщины в валенках, мужчины в шапках-ушанках, женщины в рукавицах скотниц и кружевах поверх зимней одежды… — вид зловещий. Они мерзостно дергаются в танце. Одна дама в валенках, демонстрируя полный маразм, тут же прыгает через скакалку. Пляшет и губернатор с привязанным к заднице стулом.
Особенно оскорбительно и гадко смотрится «дивное видение», «блистающая радость», шестнадцатилетняя дочь губернатора, которой Гоголь даже имени не дает, сообщая, что она «образец для мадонны», который «только редким случаем попадается на Руси». Мудрецы от театра конкретизировали ее, дав ей имя Улинька и заставив, как и всех, дурковато дрыгаться и кривляться… А чтобы у зрителей не было сомнений в адекватности восприятия видимого, звучат слова Чичикова: «Вместо лиц кругом одни хари, морды, рожи!» Такова Россия в представлении режиссера.
В перерывах между танцами слабоумный губернатор вышивает и укалывает палец, на который дует услужливый Чичиков. Это уже чисто каббалистическая процедура, развиваемая в следующем эпизоде под названием «До крови». Ведьма-панночка ритуально кусает Чичикова за палец, добывая из него каплю крови. Манипуляции с кровью есть необходимый элемент сатанизма, что отлично укладывается в канву сюжета Н. Садур. Есть и конкретный магический смысл в этой операции: Чичикову сделано обрезание! Во время и этого обряда на него якобы нисходит «ангел Иеговы». Обрезающий (мегель) всасывает кровь, обагряя десны, зубы и язык — все сходится. Таким образом Чичиков становится иудеем по вере, и никаких препятствий для режиссера считать его своим братом не остается.
В следующем эпизоде зритель оказывается в гостях у Манилова и его супруги Лизы, которая в розовом прозрачном фантастическом наряде и балетных туфельках ловит сачком Чичикова и прыгает ему на руки. Лиза — натуральная дурочка, все время твердящая какое-то заклинание. (Оставим на совести режиссера то, что бал у губернатора происходит суровой зимой, а на следующий день у Манилова уже знойное лето. Режиссер так увлекся каббалой, что ему не до таких пустяков.)
Сам Манилов все время твердит о букашках, которых любит его жена. Справимся у Гоголя, как там насчет букашек. Оказывается, букашками увлечены их дети — шести и восьми лет. Следовательно, Садур — Стеблюк используют прием переноса действий малолетних детей на родителей. А где же дети? Приходит баба, докладывает: «Детки ваши утонули, все багром прощупали — нет», Манилов спокойно отвечает: «Не плачь, поди скажи: с бреднем пусть пройдут». Баба возвращается: «Получилось бреднем-то». С собой она несет ведро воды, из которой достает детский ботинок и обыденным тоном спрашивает: «Барыня, к обеду курицу рябую рубить или кривую?» «Обеих»,- следует ответ.
У Гоголя детки Манилова остаются живыми и здоровыми, но режиссер омского театра злобно, как котят, топит их.
Волею режиссера перенесемся к Собакевичу. Он продает Чичикову под видом мужчины мертвую Елизавету Воробей, которая покоится тут же у помещика (!) в гробу-шкафу со стеклянной крышкой незахороненной. Она одета почему-то в ватные солдатские брюки, такую же стеганую телогрейку, шапку и опоясана военным ремнем. Воробей, она же солдат-покойник, оживает, выходит из гроба-холодильника, садится Собакевичу на колени, демонстративно щелкает семечки, выплевывая шелуху в сторону зала, затем поет «под фанеру» «Распрягайте, хлопцы, коней», осатанело хохочет и уползает под занавес. Стало быть, русские хлопцы, приехали, распрягайте коней, сливайте воду из радиаторов. Вам открыто плюют в лицо и потешаются над вашей гибелью. Поскольку военные действия последние годы происходят только в Чечне, то в этом эпизоде дико хохочут над погибающими там русскими парнями; многие из них годами лежат в моргах Ростова-на-Дону, где по отдельным фрагментам тел не могут идентифицировать их трупы, как не могут разобраться с полом человека по фамилии Воробей. Вот как пригодился режиссеру Елизаветъ Воробей, который в поэме Гоголя лишь упомянут! Не откажешь, однако, авторам спектакля в фантазии, хотя и сатанинской.
Все персонажи Гоголя вызывают омерзение. Исключение составляет лишь Главный бес. Он красив, надменен, с огромным до пола рыжим хвостом.
Н. Садур взяла от Гоголя лишь фамилии его персонажей и некоторые детали быта, а все остальное — нравственное (точнее, безнравственное), эстетическое (точнее, безобразное) и прочее — свое, садуровское. С. Стеблюк изощренно усугубил антирусские мотивы текста Садур и выдал свою скверну за Гоголя. Подмена совершена бесстыдно! А девятиклассники, организованно приводимые сюда учителями, нисколько не сомневаются, что смотрят великого Гоголя. Режиссер, безусловно, имеет право на собственное видение классика, но у него нет права надругаться над ним и над титульной нацией России.
Естественно спросить: а как же встретили спектакль омские чиновники от культуры? После его сдачи заезжий С. Стеблюк, как оправдавший надежды, был немедленно назначен главным режиссером, и его бричка надолго остановилась у Омского академического театра драмы. Более того, брат Чичикова намерен совершить дальнее путешествие за душами теперь уже петербургских жителей: спектакль включен в программу театрального фестиваля «Золотая маска», который состоится в городе на Неве.
Самое же удивительное в этой истории то, что омский губернатор Л. Полежаев, как раз создавший попечительский совет театра и сделавший себя его председателем, еще в декабре 2002 года, то есть за полгода до этого фестиваля, был объявлен его победителем с присуждением «Золотой маски» в номинации «За поддержку театрального дела в России»!
Режиссер Стеблюк продолжил худшие «демократические» традиции, которые успели сложиться в театре за последнее десятилетие. Театр, широко известный в советский период своими высокими художественными достоинствами, теперь не узнать. На его двух сценах стали обычным делом магия и колдовство (спектакль «Бъдын»), глумление над естественными человеческими чувствами («Любовь как милитаризм»), различного рода извращения («Натуральное хозяйство в Шамбале»), сценический геноцид русских, когда немотивированно уничтожаются все действующие лица («Про елку у Ивановых», «Танго беллетриста»), фальсификация истории и прочее.
Аналогичная картина сложилась в другом омском театре — Пятом. Между тем штатные театральные критики, областное управление культуры и губернатор Л. Полежаев, лично принявший на себя ответственность за состояние театрального дела в губернии, без ума захваливают театры, создавая целые ритуалы с вручением премий, присвоением званий, присуждением призовых мест. Нечего говорить, что подобное творчество более чем устраивает и министра Швыдкого — главного покровителя искусства деградации.
(г. Омск. «Правда», № 42).