Восемь минувших десятилетий многое прояснили в подлинной сути происходившего тогда. Но, к сожалению, еще многое, очень многое из старых представлений живо и поныне.
Общество по-прежнему расколото. Это хорошо видно, в частности, на примере попыток поставить памятник А. В. Колчаку в Омске, а в Санкт-Петербурге, на здании бывшего Морского корпуса, ныне Военно-морского института, установить мемориальную доску со словами: «Выдающемуся полярному исследователю и флотоводцу России». Как сообщалось в прессе, «открытие первой в России мемориальной доски адмиралу Колчаку превратилось в фарс».
Накануне намеченного мероприятия к директору института контр-адмиралу Н. Скокку с ультиматумом обратилась группа офицеров-преподавателей и курсантов и пообещала выйти с красными знаменами, поставить оцепление и помешать установке доски.
Вышел скандал, поскольку приехали и депутаты Государственной думы, и военно-морские атташе иностранных посольств, французский консул, казаки, представители дворянского собрания. «Выставляя эту доску, — заявляли инициаторы предпринятой попытки, — мы хотели подвести черту под гражданской войной, но, кажется, эта война до сих пор разделяет нас на красных и белых».
Что касается Омска, то попытка установить памятник Колчаку здесь была предпринята значительно раньше — около десяти лет назад — и также натолкнулась на категорическое неприятие задуманного. Надо отдать должное, инициаторы проекта правильно поступили тогда, не став настаивать на своем, дабы не провоцировать еще большее противостояние в обществе.
Видит Бог, всему своя пора — время разбрасывать камни и время собирать их. В силу этого закона постепенно рассеиваются тучи и над личностью адмирала. Сегодня характеристика его лишь как организатора массовых расстрелов уже не удовлетворяет многих.
Пришло время разобраться во всем спокойно. Тем более что за последнее время повсюду наблюдается обостренный интерес к прошлому, в особенности к тем его страницам, которые в силу известных причин многие десятилетия находились за семью замками. Речь прежде всего идет о представителях старой России ее философах, писателях, артистах, художниках, военспецах, эмигрировавших либо погибших в ходе гражданской войны.
К числу таких людей принадлежит и неординарная личность адмирала А.В. Колчака — человека с большими заслугами перед Россией — флотоводца, ученого, крупного специалиста в области гидрографии Северного Ледовитого океана, храброго офицера, удостоенного Золотого оружия. Но все советские годы за ним ничего, кроме зловещего шлейфа карателя, не значилось. Всю его жизнь сводили к пятнадцати месяцам, получившим обобщенное название «колчаковщины». Никто не оправдывает все его действия того времени. Но жестокость в войне была обоюдной. Вспомним великолепно сыгранного артистом Б. Чирковым старого крестьянина, что жаловался Чапаеву в одноименном фильме: «Белые придут — грабят, красные придут — грабят! Куда крестьянину податься?»
Однако существовал доживший до наших дней миф, что это только колчаковцы были жестоки. Войны, как известно, вообще вещь суровая. Гражданские — в особенности. И, повторяю, вряд ли кто посмеет подчистую оправдывать Колчака, хотя еще Г. Эйхе в своей книге «Опрокинутый тыл» писал, что жестокость была начата не Колчаком. К моменту его появления в Сибири она здесь уже существовала. И не только в Сибири.
Перед нами секретная директива Оргбюро ЦК РКП(б), подписанная в январе (заметим: в январе) 1919 года Свердловым. В ней говорится: «…признать единственно правильным (здесь и далее выделено мною. — И.П.) самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания».
Поскольку директива была секретной, то, естественно, о ней можно было лишь догадываться по той кровавой трагедии, которая имела место в казачьих областях. Но вот, наконец, пришло время, и документ перестал быть тайным. Извлеченный из спецхрана, он стал достоянием широкой гласности, опубликован в центральных газетах. Причем не один он, а десятки других, подобных ему. Неужели мы и после этого будем с упорством, достойным лучшего применения, твердить о зверствах одних только колчаковцев?
Тем более что Колчак к тому времени еще только-только пришел к власти. Ему в должности Верховного правителя исполнилось всего лишь полтора месяца, и следовательно, все его жестокости были еще где-то впереди, а по директиве Свердлова уже масштабно приступлено было к «массовому террору» и «поголовному истреблению» верхов казачества, а вместе с ними и рядовых казаков, если устанавливалось, что они хотя бы косвенно участвовали в войне на стороне белых.
Сопоставляя все, что случилось, невольно начинаешь понимать, что действия колчаковцев в значительной мере носили ответный характер. Нет, это сказано не в оправдание им и не в обвинение красным. Это всего лишь констатация печального, но и упрямого факта, против которого возражать трудно, даже невозможно, если относиться к делу честно. И факт этот далеко не единственный. Мне уже приходилось отвечать товарищам, которые оправдывают зверский расстрел ни в чем не повинных детей Николая II в июле 1918 года теми же самыми жестокостями колчаковцев, которых на самом деле в те дни и месяцы еще и в природе не могло быть, так как Колчак появился в Сибири намного позже.
Красные комиссары в Екатеринбурге успели положить начало террору задолго до его прихода к власти. Как известно, они оправдывали расстрел детей тем, что не было возможности вывезти их из Екатеринбурга, так как город летом 1918 года был окружен войсками белых. Но это ложь. То, что это был именно террор, а не необходимость свидетельствует то обстоятельство, что эвакуация Екатеринбурга проходила в спокойной обстановке, из города до занятия его белыми было отправлено свыше 900 вагонов с людьми и имуществом. Больше 900 вагонов! И в них не нашлось одного маленького купе или уголка, чтобы отправить четырех детей? Возможность была, но люди жаждали крови и своего добились.
Однако давно уже ставшие достоянием гласности факты как бы не замечаются авторами, стоящими на противоположной позиции. Многие их доводы не выдерживают никакой критики. Например, с тем же восстанием в Омске. Товарищи всякий раз ссылаются на него, как на пример особой жестокости колчаковцев, «забывая», что это было именно вооруженное восстание против режима Верховного правителя. Ведь на войне — как на войне. Ведь если бы оно победило, то точно такая же участь ждала самих колчаковцев. Мне уже приходилось указывать на то, что и карательные отряды ходили не на мирные села, а на районы, охваченные партизанским движением. Ведь и Тухачевский ходил во главе карательного войска на подавление крестьянского восстания против Советов на Тамбовщине. Разве там мало было пролито крови? А разве кто жалел крови при подавлении Ишимского восстания в 1921 году?
Товарищи ищут объяснение жестокостям в злодейских наклонностях личностей, стоявших во главе белого движения. А искать-то его надо бы в характере той войны. Трагически ненормальным было само состояние общества, расколовшегося на два враждебных лагеря.
Не случайно же та война называлась «гражданской». Были войны Отечественные, Крымская, Японская, Мировая, или Германская. Эта в отличие от всех именовалась «гражданской». А еще ее называли братоубийственной, потому что нередко в ней брат шел на брата.
Так как же нам ограничиться свидетельствами лишь одной из враждовавших сторон? Как же не выслушать при этом и другую, участвовавшую в конфликте? Заслушать и того брата, который победил, и того, который был побежден. Разве для Матери-Родины и тот, и другой брат не родные ее сыновья? Разве судьба того и другого не одинаково больно отзывается в ее материнском сердце?
Но именно такого понимания нам сегодня и недостает. Товарищи считали, что той, старой России уже давно нет, что они ее похоронили навсегда. Ведь она для них была всего лишь «тюрьмой народов». Но она оказалась во многом живой. Преданная, растоптанная, оплеванная… но живая! А уж какие были приложены усилия, чтобы, вбивая осиновый кол на ее месте, на веки вечные утвердить новую Россию.
Однако во многом эти труды не оправдались. Вот как писал словно бы предвидевший сегодняшнюю ситуацию А. Твардовский:
Дробится рваный цоколь монумента,
Взвывает сталь отбойных молотков.
Крутой раствор особого цемента
Рассчитан был на тысячи веков.
Пришло так быстро время пересчета,
И так нагляден нынешний урок:
Чрезмерная о вечности забота —
Она, по справедливости, не впрок.
Не все так просто и легко дается в этом мире. Официальная пропаганда в свое время на то и создана была, чтобы воспитывать нужное ми